Читать онлайн Владимир Мещерский - Письма к императору Александру III, 1881–1894

Александр III с семьей в Крыму. Ливадия. Май, 1893

Издательство «Новое литературное обозрение выпустило уже две книги писем В. П. Мещерского к великому князю Александру Александровичу[1]. Настоящее издание писем В. П. Мещерского к Александру III, содержащее письма за 1881–1894 гг., завершает эту публикацию. В это время Мещерский почти не выезжал из Петербурга, и основное содержание его посланий к императору сводится к оценке внутри- и внешнеполитических событий, пересказу последних слухов и рассуждениям о различных назначениях. Рассказы о собственных переживаниях, часто встречавшиеся в его более ранних письмах, здесь отсутствуют, и о своих делах (издании газеты, постановке пьес) он упоминает не часто.

Письма Мещерского сохранились в фонде Александра III в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ. Ф. 677. Д. 105–117, 895–897) и представляют собой наиболее крупную подборку эпистолярного наследия князя.

Общая характеристика В. П. Мещерского и его отношений с великим князем, а затем императором Александром III была дана в предисловии к первому из томов цикла. Ниже только кратко излагаются эдиционные принципы, принятые в настоящем издании.

Публикуемые в этом томе материалы представлены в архиве в виде беловых автографов и распадаются на две части. Помимо обычных писем представлены так называемые «отрывки из дневников», составлявшиеся специально для императора и по форме похожие на дневниковые записи. Главное их отличие от писем – отсутствие обращения (об императоре пишется в третьем лице) и объединение записей за несколько дней в блоки.

Впервые идея о еженедельных посланиях такого рода возникла в 1871 г., когда князь обратился к Александру Александровичу с предложением: «…к концу каждой недели в субботу представлять Вам краткие мемории того, что за неделю истекшую было высказано в газетах, в журналах, слышно в общественных толках, чтобы облегчить Ваш труд следить за движениями современной жизни у нас в России»[2]. Однако реализовать эту идею Мещерскому удалось только спустя 13 лет. Рукописный дневник князя Мещерского лишь изредка тематически совпадал с печатным Дневником его газеты «Гражданин», служа как бы его дополнением. Но и в этих случаях текст газеты не дублировался. В рукописи, предназначенной только для глаз императора, князь мог себе позволить многое из того, что по цензурным или иным соображениям никогда не смогло бы войти в опубликованный дневник. В большинстве же случаев рукописный дневник посвящался тем вопросам, поднять которые в печати было просто невозможно.

Первые рукописные «отрывки из дневника» В. П. Мещерского, относящиеся к 1884 и 1885 гг., представляют собой нераздельные блоки с пронумерованными страницами и снабжены содержаниями, составленными самим князем (страницы содержания и вводного письма Мещерским не нумеровались). Для более позднего периода блоки эти сохранились не полностью, содержание, как и сквозная нумерация страниц, в них часто отсутствует. В то же время в архивных делах присутствуют разрозненные записи дневникового типа. В ряде случаев при архивации к ним был составлен перечень, включающий в себя записи, хронологически отстоящие друг от друга (д. 105 л. 1 а, 162, д. 116 л. 1). О позднем появлении этих перечней говорит и несовпадение названий разделов в содержании и написанных рукой Мещерского непосредственно в тексте (д. 116): «О студентах и денежных мерах» в содержании (л. 1) и «О студентах и Деляновских мерах» в тексте (л. 39); «В печати о Посьете» в содержании и «О печати и Посьете» в тексте (л. 59).

Ранние Дневники пронумерованы, причем некоторые из них имеют двойную нумерацию: чернилами и красным карандашом. Однако она не совпадает ни с хронологическим порядком написания дневников, ни с нахождением их в архивном фонде. Сохранившиеся надписи на архивных папках позволяют заключить, что эти перечни и нумерация возникли при первоначальном формировании фонда Мещерского из его бумаг, находившихся в Гатчинском дворце. Поэтому присутствующая в делах нумерация нами снята.

Дневники публикуются в хронологическом порядке, принятом нами при публикации писем и записок князя, адресованных Александру III. Время написания большинства Дневников легко устанавливается по указанному автором числу и дню недели, датировка оговаривается только в спорных случаях. Мещерский писал Дневники на сложенных вдвое листах, не вкладывая листы один в другой. Новая запись могла продолжаться непосредственно вслед за предыдущей либо начинаться с нового листа. Дневники писались на плотных листах, для сопроводительных писем Мещерский использовал более тонкую бумагу. Лишь в исключительных случаях она использовалась и для Дневников. При восстановлении хронологической последовательности учитывалась нумерация страниц Мещерским, тип используемой бумаги, размер и способ сложения листов отдельных блоков.

Все вырезки наклеены Мещерским на листы рукописного Дневника, один или два столбца на лист, соседствуют с рукописным текстом и служат его продолжением. Они воспроизводятся в тексте более мелким шрифтом независимо от их авторства. В некоторых случаях Мещерский упоминает о приложенных к Дневникам номерах газет, однако они в делах не сохранились.

Письма и отрывки из дневников князя печатаются в соответствии с современной орфографией и пунктуацией, но с сохранением стилистических и языковых особенностей автора. В частности, оставлено своеобразное написание слов, например «вкарабкиваться», «иллюзионорною», и рассогласование падежей (например, «железный канцлер, уверенный в себя и в свою Германию»). Явные грамматические ошибки и описки автора (двойное написание слов и слогов, пропуск букв), не имеющие смыслового значения, исправлены. Написание прописных букв приведено в соответствие с современными требованиями. Пропущенные и добавленные составителем слова и части слов помещены в квадратных скобках. Также в квадратных скобках указаны инициалы и раскрыты сокращенные автором имена, отчества и фамилии упоминаемых в документах лиц. Все даты, как в тексте, так и в примечаниях, приведены по старому стилю.

С самой минуты, когда 30 августа[4] увидел Вас под ярким солнцем залитым лучами любви к Вам и радости тысячей о свидании с Вами, непреодолимое чувство влечет к беседе с Вами до того сильно, что разум соображений не может победить разума сердца, и дерзновение становится в душе как бы обязанностью.

Куда бы не пошел, с кем бы не заговорил, несомненно одно: везде и все в настоящее время в России в живой зависимости от вопроса: будет или не будет венчание и помазание Вашего Величества на царство[5]. Всякое дыхание жизни в России в общении с этим вопросом: «Кто решится настаивать, кто решится советовать Царю теперь венчаться, кто приймет на себя ответственность за последствия такого совета», – так говорят иные.

Таким словам, носящим характер предосторожности, жизнь противопоставляет другие слова: надо, надо как можно скорее дать России зрелище миропомазания и венчания на царство своего Царя, ибо всякое медление в этом священном событии производит в иных смущение, в других ощущение, что свыше нет признавания великой и чудотворной силы Таинства Церкви, в третьих сознание, что сверху нет уверенности в порядке и доверия к народу, и во всех вследствие этого какое-то тяжелое неведение, сомнение, тревожное состояние опасения и смущения…

Кто может взяться за решение вопроса: в котором из сих мнений правда? Никто! Кто может советовать? Никто!

Бог один пошлет Вам на душу, Государь, наитие Своего Разума для решения сего вопроса.

Но прежде чем возглаголет Господь, тот, кто верует в Него и любит Вас, Государь, может, а порою и должен дерзать доводить до Вашего сведения мысли во благо и во славу Ваши, по мере человеческого разумения.

Толков не оберешься. Одни говорят: в Москву поехать надо, но на выставку, а не для коронации; другие говорят: хорошо ли посетить выставку, а отложить важнейшее в той же Москве – коронацию. Привожу эти два толка, как крайности, между которыми много других толков, и можно ли всеми руководствоваться.

Но посреди этих громко, а иногда легкомысленно высказываемых ежедневно людских суждений есть смиренные голоса глубоко верующих в Бога и глубоко Вас любящих людей, которые похожи на шепот молитвы в шуме и громе толпы. К нему нельзя не прислушиваться, ибо там чуется искренность и слышится чистота. Об этом-то вдохновенном верою в Бога и любовью к Вам шепоте я и дерзаю писать к Вам, Государь! Что может, говорят одинокие благочестивые люди, отдалять венчание на царство? Опасения, вызванные непобежденною еще крамолою?

Но, отвечают они, эти самые опасения как проявление неуверенности в порядке и безопасности, не суть ли одна из причин, одна из стихийных сил, поддерживающие дерзкое и преступное дыхание крамолы? Крамола есть мерзость, духовно однако связанная с испорченным обществом: всякое впечатление в этом порченом обществе отражается впечатлением в крамоле. В обществе неуверенность, крамола ободряется, общество ободряется, крамола падает духом, общество испытывает благотворное действие силы и неустрашимости Власти, крамола начинает отпадать от общества и гнить. В России это особенно несомненно. Крамола может при известных условиях дойти до поразительных размеров силы и при других условиях поразить своею ничтожностью, быстротою своего исчезновения, ибо вся ее сила, вся ее уродливая жизнь в полной зависимости от того волшебного, только в России существующего начала Власти, которое в ней, то есть в России, все творит и все решает. Власть видимо сильна, вся Россия оживает вдруг, и крамола от этого оживления России убивается, Власть слабеет, Россия вдруг замирает, и крамола от замирания России получает жизнь.

Не должно отрывать глаза от ужасов пережитого. В них страшно убедительная сила урока. Как только Власть стала считаться с обществом в смысле признавания за ним права требовать для мнимого блага России ослабления этой Власти, Власть явилась неуверенною в Себе и за Себя, и с ужасающею силою немедленно из общества, почуявшего ослабление Власти, стала зарождаться и развиваться крамола. И затем, чем лихорадочнее, чем бессвязнее с общим состоянием и течением дел распущенности становились меры борьбы с крамолою, меры, прежде всего проявлявшие сознание себя в опасности, сознание неуверенности в порядке и в праве оный требовать, и казни над одними сливались с заигрыванием с другими во имя популярности, и общество все более и более расшатывалось от зрелища нетвердой Власти, тем дерзновеннее и безумнее становилась крамола.

Уже одно то, что ее признали силою равною в борьбе с тысячелетнею Россиею, с вековою Монархическою Властью, дало крамоле адскую дерзость. И обожаемый наш Государь, Ваш Родитель, видимо падая под ударами злодеев, до бесконечности безумных, невидимо, увы, пал жертвою тех людей, которые, не понимая: что такое Россия, что такое Русский Царь для нее и в ней, что такое Русская Церковь, легкомысленно до преступности дерзали советовать Ему, Русскому Государю, не только потому чтó Он совершил, но и потому что Он был Царем, имевшему силы победить не то что крамолу, но мир весь, дерзали советовать, говорю я, для спасения Власти, ослаблять ее, для спасения России, заставлять ее думать, что у Русского Царя может оспаривать власть [А. И.] Желябов…