Одному из деятелей предшествовавшего царствования приписывают изречение: «С Русским народом не суетиться». Это глубоко верное правило, которое так мало применял на практике его автор, стало как бы лозунгом следующих лет, и сразу прекратились попытки перекраивать и перестраивать государство потому только, что оно не удовлетворяло требованиям того или другого ученого, или потому, что в нем оставалась возможность частных злоупотреблений, сразу стали считаться с той истиной, что недостаточно написать законы, соответствующие всем требованиям современной науки, а надо еще найти для них исполнителей.
Ни крупных завоеваний, ни крупных реформ не дало минувшее десятилетие, но оно дало больше того: уверенность в прочности и устойчивости существующего порядка и возможность всем сословиям, учреждениям и частным лицам заниматься собственным делом.
Могут сказать, конечно, что возможность эта существовала и прежде, но это было так разве только в глухой провинции, а никак не в центрах, откуда направлялась государственная и общественная жизнь и где даже самые спокойные люди не были уверены в завтрашнем дне и невольно вовлекались в водоворот политических течений. Чиновники, ученые, литераторы – все одинаково чувствовали себя в каком-то напряженном виде, переходном состоянии, и ни у кого не было спокойствия необходимого, чтобы заниматься тем, что составляло его прямую обязанность.
Правительство чувствовало ненормальность и опасность такого положения; но оно уже не могло или думало, что не может помешать этому. Сам Император, по-видимому, разделял это мнение; он лично призывал все общество к борьбе с антигосударственными и антисоциальными элементами, безумные покушения которых направлены были, очевидно, не столько против него, сколько против государства. Как же откликнулись на этот призыв то общество и те учреждения, среди которых он должен был, по-видимому, найти самый живой отголосок.
Почти иронией звучит большинство поздравлений с двадцатипятилетием благополучного царствования, где нет и в помине об этом призыве. Не только деятельной помощи правительству в борьбе с общим врагом, но также громкого негодования на этого врага общество не выражало, продолжая близоруко мечтать об увенчании здания, когда самый фундамент его то и дело подкапывался.
В таком настроении застал нас громовый удар 1 марта. Сознало ли, по крайней мере, тогда общество все легкомыслие и всю преступность своей нейтральности? Нет, оно только на минутку как будто ошеломлено было неожиданностью и скоро снова заняло свое прежнее положение, даже с более оппозиционным оттенком. К счастью для России и для самого общества, оппозиция эта оказалась совершенно бессильной перед мощною волей и ясным сознанием цели Императора Александра III.
Он не только ничего не уступил этой оппозиции, но как будто и не замечал ее. Ответственный за дела свои перед одним Богом, Он дорожил лишь свидетельством собственной совести. Не сразу могли оценить современники значение такого характера. Сколько злобных инсинуаций, сколько тупого непонимания окружало все Его действия, особенно в начале царствования. Нельзя не упомянуть по этому поводу об одной из первых мер, смысл которой не только не был понят, но часто извращался самым нелепым образом.
Переезд Государя Императора в Гатчину не был только переменой резиденции, обусловленной соображениями личного характера: это была важная государственная мера, все значение которой стало ясно только впоследствии.
