Император Святой Руси - страница 38

. Эта идентичность не имеет устойчивого референта. Она актуальна, пока актуально собрание христиан на церемонии – во время процессии, на торжественном собрании, во время венчания на царство. Она не призвана различать христиан между собой и обычно встречается в чиновных рядах как обобщающая категория, в которую попадают все, кому не нашлось места среди духовенства, великих князей, бояр, князей, детей боярских, вельмож, гостей и купцов и т. д. При любом сокращении чиновных рядов эти и подобные им высшие классы вливаются в «народ» и при этом ничего не теряют в престиже или в собственной идентичности153.

Московское православие и его глава, митрополит автокефальной церкви, были объединяющей силой для народа. До Брестской унии это не мешало признавать родственный статус церковной иерархии и православной доктрины Речи Посполитой. Однако на практике мы не обнаружим источников, которые свидетельствовали бы о том, что официальное московское православие распространяло категорию народ на паству польско-литовской православной церкви. В 1550‑е гг. в Москве проводились гонения на еретиков, которым вменялось в вину, в числе прочего, признание равенства людей перед Богом. Собор 1553 г. вменял Феодосию Косому в вину проповедь равенства «языков» перед Богом, что, видимо, означало равенство конфессий, признающих единобожие: «Вси людие едино суть у Бога: и татарове, и немцы, и прочие языци»154. Данное учение нарушало идею единственного богоизбранного «народа», каковым в российской церковной доктрине того времени были православные московской митрополии155.

То понимание «народа», которое мы находим в русских летописях, чинах венчания, визуальных репрезентациях и т. д., созвучно средневековым описаниям процессий в католической Европе и других многолюдных религиозных церемоний в западном и восточном христианстве тогда же и позднее вплоть до наших дней. В XV–XVI вв. это понимание постепенно вытесняется правовыми интерпретациями, превращающими «народ» в светскую категорию. Римское наследие было переосмыслено в европейском республиканстве, испытавшем сильное влияние ренессансной этики и христианства156. «Свой» народ возможен был в дискурсе, восходящем к традициям SPQR Римской республики, где светские представления определяли существование и политические функции народа. Высказывания монархов о «своем народе» в XVI в. говорят о том, что церковные (сакральные) функции монархи брали на себя или отказывались признавать в определении «своего народа». Елизавета I Тюдор говорила о «своем народе» и жаловала сэра Уолтера Рэли правом открывать и присоединять далекие земли, «не обладаемые никаким христианским князем и не населенные никаким христианским народом» («not actually possessed of any Christian prince, or inhabited by Christian people»)157. В Короне Польской популярным был exemplum о том, как Сигизмунд I Старый отвечает доктору Эку: «Прошу позволить мне, мой господин, быть королем не только овец, но и козлищ» (ср.: Мф. 25:32). Этой максиме последовал и его сын Сигизмунд II Август, которому приписываются слова о том, что он король народа, а не совестей158. Его современнику Максимилиану II Габсбургу приписывали слова, в которых о «народе» не говорится, но подразумевается также нерелигиозная концепция подданства: «Нет более мучительной тирании, чем желание управлять убеждениями»