Люди были уже близко, их испуганные лица сковали его волю.
Мальчик на всю жизнь запомнил царивший ужас в том кромешном аде.
Лифту предстояло преодолеть еще один этаж, и тут «отец» достал служебный арбалет с осколочными стрелами, пропитанными зеленым раствором. На стреле было написано: имеет парализующее действие.
Он поднял семизарядный арбалет, одной рукой поддерживая меня и прокричал:
– Все стоять! Пойдете по—очереди!
Но его не послушали, и тогда он открыл огонь.
Первые упали, но по их телам заползали остальные, лифт подъехал, отец забежал спиной, затащив меня за ворот, и нажал на подъёмник.
Двери медленно начали закрываться, слишком медленно, и тогда он достал револьвер и пристрелил десять человек.
Двери сомкнулись на голове одиннадцатого.
Мальчик с ужасом и с плачем сидел у него на коленях. Отчим вколол ему в спину укол, и он прогрузился в призрачный сон.
Временами, сквозь полуприкрытые веки, он видел, как лифт миновал второй этаж, где люди прижавшись к иллюминаторам смотрели с завистью на нас, как они молотили в двери, а лифт медленно уходил вверх, к небу, к спасению.
Там стояли женщины, протягивали детей, их лица заволокли мольбы
– Возьмите ребенка и проваливайтесь в бездну!
Но «отец» не двигался с места, и спустя секунды коридоры затапливало водой.
Захлебываясь, люди дрались за вздох.
Поднявшись на третий этаж он открыл двери лифта, разбил пульт управления, а из прибора в стене вытащил схемы и сложил в карман.
Единственный механик, дежуривший в этот момент на третьем этаже поблагодарил небеса, что он согласился остаться здесь, а не ближе к кухне.
«Отец» спросил стоит ли закрыть двери лифтовой шахты, но услышал отрицательный ответ.
Механик сказал, что уровень воды перестал прибывать, и бункер медленно, но уверенно поднимается на поверхность.
А потом началась эпидемия…
Я ее не видел, но отец каждый раз запирал за мной каюту и уходил, а возвращался бледнее мертвеца.
Пару раз он приходил и падал на кровать, а дверь приходилось закрывать мне, но наружу глядеть я не пытался.
Он приказал мне не делать этого грозя выселением.
Время проходило, и наконец «отец» разрешил мне выйти.
Мы вместе прогулялись до конца коридора, прошли дальше, и там я увидел самодельную баррикаду, а у нее сидевшего военного.
На мой вопрос, что он тут делает, тот ответил, что отдыхает. Но когда я отошел, то услышал:
– Зараженные были?
– Вчера пристрелил троих. Ты не представляешь… там был ребенок… И не один, целых три. Их вели старики, а мне… пришлось, я сойду с ума, я сойду с ума…
– Тише, сын услышит.
– Он не твой сын, ты же знаешь.
– Это не имеет значения, он стал мне сыном.
– Будьте осторожней там, и при входе назад сдайте кровь. Ты же знаешь, если заражение… то мне придётся…
– Знаю – оборвал его отец.
Мы прогулялись дальше, по затопленным коридорам и пошли назад. Я сказал, что хочу в туалет. Отец первым зашел туда, все оглядел и разрешил. Он не заглянул лишь в саму кабинку.
Я открыл дверцу и увидел напуганную девушку.
Она сидела, поджав колени и смотрела на меня со страхом, пряча глаза за русыми волосами. Я не знал, что делать. Ей по крайней мере было двадцать, а мне всего семь.
Так и получилось, что я сидел и успокаивал ее, на вопрос отца, чем я там занят, я сказал:
– У меня запор, подожди еще минуту.
Я сказал ей, что все будет хорошо, мой папа добрый, и у нас в каюте тепло и светло. Она долго противилась. Еле заставил ее выйти, и за руку вывел из туалета.
