Читать онлайн Евгений Баранов - Империя Пара

“Ваша цивилизация – это раковая опухоль, это огромная амеба, жадно всасывающая в себя все, что есть полезного и питательного вокруг и исторгающая только зловонные отравленные отходы.”

Дмитрий Глуховский. Метро 2033

ПРЕДИСЛОВИЕ

Из дневника Григория Сухова, купца-старообрядца, 1715 год

Найдено в руинах Кунсткамеры, 1833 год.

«В начале был Пар.

Он поднимался от земных глубин, как дыхание спящего исполина. И в нём таилась сила, способная вознести человека до богов или низвергнуть в бездну…»

Санкт-Петербург, 1833 год. Город, где каменная мощь Империи сплетена с рёвом стальных машин. Над позолоченными шпилями Адмиралтейства плывут дирижабли, оплетённые медными трубами, а по мостовым грохочут экипажи на паровых гусеницах, извергая клубы «эфирного дыма». Всё это – великая иллюзия прогресса, купленная ценой крови и пара.

Но за фасадом имперского величия скрывается иная правда. Глубоко под Невой, в чреве гранита и льда, бьётся сердце машины, которая может погубить мир. Её зовут «Эфирный Двигатель» и питает её Эфириум – кристаллы, что ярче алмазов и опаснее пороха. Они горят в топках фабрик, оживляют механических солдат и вращают лопасти дирижаблей. Но те, кто добывает их в уральских шахтах, шепчут, что это – слёзы древних, оплакивающих свою погибшую цивилизацию.

Империя стоит на трёх китах: Власть, Сталь и Эфир. Николай I верит, что эти киты будут плыть в вечность, но он слеп. Эфириум, дарующий силу, разъедает прежние устои. Автоматы, созданные для службы, требуют свободы. Каторжники в шахтах, чьи тела срастаются с паровыми экзоскелетами, поднимают бунт. А в сибирской тайге, под толщей вечной мерзлоты, пробуждаются тени Норд-Расы – тех, кто когда-то пал жертвой той же энергии, что ныне зовётся «прогрессом».

Эта история – о тех, кто осмелился усомниться.

Граф Дмитрий Волков, гений-изгой, чьё детище – Эфирный Двигатель – стало петлёй на шее Империи.

Цесаревна Анна, дочь царя, разрывающаяся между долгом и жаждой спасти тех, кого её отец именует «винтиками».

Иван-Сталь, автомат с душой философа, ищущий смысл в гудении своих шестерёнок.

И Старец Силуан, пророк из глухих лесов, который кричит, что Эфириум – это ключ к Апокалипсису: «Он разбудит тех, кто спал в камне, и мёртвые восстанут из пара»

«Когда механик становится богом, а бог – лишь шестернёй в машине, что остаётся людям?

Сражаться. Или стать топливом для вечного двигателя…»

Последняя запись в журнале Эфирного Двигателя, автор неизвестен.

Здесь, в мире, где пар смешался с кровью, а старые боги говорят через скрип железа, каждый выбор ведёт к жертве. Можно ли остановить машину, не убив империю? И что дороже – будущее человечества или душа тех, кого мы назвали машинами?

Держитесь крепче.

Поезд в ад уже набрал ход.

ПРОЛОГ

Архангельск, Уральские рудники, 1715 год.

Темнота шахт была густой, как смола. Воздух пропитался запахом серы и пота, а где-то в вышине, за километрами камня, бушевала сибирская зима. Но здесь, в чреве горы, царили вечный потоп – потоп тишины, прерываемой лишь скрежетом кирок да хриплым дыханием «паровых кляч».

Каторжники, прикованные к своим экзоскелетам, копали. Ржавые механизмы на их спинах шипели, поршни выли, как голодные волки. Каждый «кляч» – железный ошейник с трубками, впивающимся в вены, – качал им в кровь черный чай с перцем, чтобы не уснули. Чтобы копали.

– Эй, Гришка, глянь-ка! – прохрипел полуслепой старик, тыча киркой в стену. Его экзоскелет, похожий на скрюченного паука, скрипел при каждом движении. – Кажись на жилу наткнулись…

Григорий Сухов, купец-старообрядец, чьё лицо скрывал шрам от клейма «ВОР», подполз ближе. Его «кляч» давно сломался, и он волочил за собой гремящие цепи. В свете фонаря с эфирной лампой (редкая роскошь для шахты) стена мерцала. Не синевой меди или серебра, а зелёным – глубинным, пульсирующим.

– Это не жила… – прошептал Григорий, касаясь рукой кристалла. Он был тёплым, как живой. – Это дьявольщина.

Кристаллы росли из породы, словно ребра гигантского зверя. Между ними виднелась пластина металла, неведомого даже царским алхимикам – черного, но сиявшего изнутри голубым. На поверхности – узоры: спирали, шестерни, формулы, которые жгли глаза.

– Надо доложить надсмотрщикам! – ворчал старик, но Григорий схватил его за руку.

– Ты с ума сошёл? Они завалят проход, а нас – в новый забой. Думаешь, царю нужны байки о «чудесах»?

Он вырвал из стены кусок кристалла. Тот затрепетал в его ладони, словно сердце, Григорий вдруг увидел:

…города из стали, парящие в небесах.

…машины, пожирающие звёзды.

…взрыв, разорвавший континент.

– Гибель… – выдохнул он. – Они все погибли.

Кристаллы вокруг загудели. Звук нарастал, как шум приближающегося поезда. Воздух зарядился статикой, заставив волосы встать дыбом.

– Ложись! – закричал Григорий, но было поздно.

Зеленый луч ударил из стены, разрезая шахту пополам. Каторжники кричали, пока их тела не начали распадаться – плоть отслаивалась от костей, как кора с берёзы. Слепой старик успел прошептать: «Прости…», прежде чем его экзоскелет схлопнулся в шар, как скомканная бумага.

Григорий бежал, прижимая кристалл к груди. За ним рушились своды, а из трещин в камне выползали тени – механические щупальца древней машины. Он молился старому Богу, тому, что до реформ Никона, но в ответ слышал только смех. Нет, не смех – скрежет шестерёнок.

Когда обвал настиг его, Григорий понял, что это не конец. Кристалл в его руке вспыхнул, обернув тело в кокон из зеленого пара…

«И пал огонь с небес, но то был не огонь – а пар из чрева земли. И открылись врата ада, и взглянули они на мир очами стали».

Из потаённого свитка старообрядцев, сожжённого по указу Петра I.

ЧАСТЬ 1. МАШИНА ИМПЕРАТОРА

ГЛАВА 1. ШЕСТЕРНЯ АПОКАЛИПСИСА

Санкт-Петербург, 1833 год.

Граф Дмитрий Волков шагал по набережно Невы, закутавшись в плащ из грубой инженерной кожи, с медными застёжками, который был уже достаточно сильно потрёпан. Его сапоги, подбитые стальными пластинами, глухо стучали по брусчатке, заглушаемой шипением паровых люков под ногами. Город дышал, как живой механизм: из чугунных решёток в мостовой вырывались клубы пара, смешиваясь с морозным воздухом. Над головой, сквозь желтоватую дымку, проплывали дирижабли-левиафаны. Их корпуса, обшитые бронзовыми листами, сверкали в свете газовых рожков, а из открытых люков свисали аэронавты в кожаных респираторах, сбрасывая вниз агитки с портретом Николая I и надписью: «Сила – в паре! Прогресс – в крови!».

Волков ненавидел эту помпезность. Весь Петербург был гигантской машиной, работавшей на лжи. Даже чайки здесь клевали не хлеб, а масляные отходы с паровых фабрик.

«Как будто сама земля стонет», – подумал Волков, останавливаясь у чугунных ворот Императорской Академии Наук. Когда-то здесь висела мраморная доска с именами Ломоносова и Эйлера, но теперь её заменили на бронзовую плиту: «Во славу Эфириума и Его Императорского Величества». Здание превратили в фабрику: кирпичные стены проросли трубами, из которых сочился ядовито-зелёный пар, а вместо купола вращалась турбина, высасывающая энергию из подземных резервуаров.

У ворот Академии Волкова встретил часовой-автомат. Протягивая свою механическую уже частично проржавевшую руку, автомат проскрежетал:

– Пропуск, гражданин.

Его тело было сварено из обрезков брони, а вместо лица – маска из воронёной стали с прорезями для глаз. Ладонь, усеянная штырями для считывания эфирных чипов, дрожала как у пьяницы.

Волков узнал модель: «Страж-12». Год назад он сам проектировал их, чтобы заменить солдат на парадах. «Экономия на гробах», – усмехнулся он мысленно.

– Вот мой пропуск, – бросил он на ладонь автомата кристалл Эфириума, выдолбленный из своего карманного хронометра.

Машина завизжала. Шестерни в её груди завертелись, а из глазниц хлынули зелёный свет, освещая клеймо «ВНЗ-12» на ржавой шее.

– Гр-р-раф Волков… Внесён в реестр как предатель империи… Приказ: з-з-задержать…

– Надёжность, как у царских обещаний, – проворчал Дмитрий, ударив тростью с набалдашником в виде миниатюрного парового клапана по «горлу» автомата. Стержень шипяще выпустил облако перегретого пара – секретное изобретение, «дымовая завеса для учёных, уставших от болтовни».

Он ворвался в здание, сбивая с ног студентов-механиков в промасленных мундирах. Их испуганные лица мелькали в клубах пара: один мальчишка, не старше пятнадцати, упал, обнимая чертежи с эскизами «усовершенствованных наручников для каторжников». Волков наступил на бумагу, оставив след сапога. «Скоро вы все будете целовать сапоги автоматов», – подумал он, спуская в подвал.

Глубоко в подвале располагались лаборатории для проведения различных испытаний связанных с Эфириумом. Когда Волков спустился в подвал, перед ним предстал длинный коридор с металлическими дверьми. В конце этого коридора находилась такая же металлическая дверь, над которой красовалась табличка «Лаборатория №7».

Волков быстро преодолел длинный и серый коридор.

Дверь в лабораторию была заварена стальными балками, словно вход в склеп. Волков достал из внутреннего кармана ампулу с чёрным Эфириумом – контрабанду, купленную у финских контрабандистов за три бутылки шнапса и серебряный портсигар. Жидкость внутри пульсировала, как сердце демона.

– Прости, Пётр Алексеич… – прошептал он, вспоминая академика Петровского. Тот всегда смеялся над его паранойей: «Эфириум – это будущее, Дмитрий! Ты как ребёнок, который боится собственной тени!»

Кислота шипела, разъедая металл. Когда дверь рухнула, Волкова ударил запах – смесь горелой плоти, расплавленного стекла и чего-то сладковатого, словно мёд, смешанный со ржавчиной.

Лаборатория, некогда белая и стерильная, теперь напоминала адскую кузню. Стены почернели от копоти, а на месте паровых компьютеров зияли оплавленные груды металла. В центре комнаты, под разбитым стеклянным куполом, дымился Эфирный Двигатель. Его ядро – шар из сплавленных шестерёнок – пульсировало алым светом, словно инфарктное сердце. От него тянулись медные жилы-трубы, уходящие в пол. «Прямо в земные недра… Безумие…», – подумал Волков.

На полу, обняв журнал с расчётами, лежал Пётр. Его грудная клетка была выжжена дырой, края которой оплавлены, как кратер вулкана. Внутри, среди обугленных рёбер, что-то блестело – осколок кристалла Эфириума, вросший в плоть.

– Ты всегда был плохим лжецом, – хрипло сказал Волков, листая страницы. Последняя запись дрожала, будто писалась во время землетрясения:

«Частота резонанса 32.9 Гц… Двигатель реагирует на подземные толчки… Возможно, он подключён к системе Норд-Расы… Если продолжить к 33 Гц…»

Текст обрывался кляксой, похожей на кровь.

Внезапно стены содрогнулись. С потолка посыпалась штукатурка, а из жерла Двигателя вырвался луч алого света. Он прошил купол, выжег в крыше дыру, и в небо взмыл столб пламени. Воздух наполнился гулом – низким, вибрационным, будто Земля стонала.

– Они проснулись… – прошептал Волков, глядя, как огненный смерч пожирает облака. Где-то в глубине гула он услышал голос – нечеловеческий, состоящий из скрежета и воя, словно тысячи шестерёнок, спорящих на забытом языке.

Петербург погрузился в хаос. По набережной носились «паровики» – экипажи на гусеницах, давящие бегущих горожан. Женщина в разорванном кринолине цеплялась за фонарный столб, пока мимо неё пролетел окровавленный мужчина с ребёнком на руках. С Невы, разрывая туман, поднялся Царь-Дирижабль «Рюрик». Его корпус, украшенный двуглавым орлом, изрыгал из чрева дронов-«ястребов» – стальных птиц с бритвенными крыльями. Один из них, пронзив визгом воздух, вонзился в стену дома, поднимая фонтан кирпичей.