Волков, не раздумывая, полез на тендер. Снег слепил, ветер пытался сбросить его под колёса. Он откинул тяжелый чугунный люк угольного бункера. Иван-Сталь, двигаясь с преодолевающей скованность плавностью, сполз вниз, в темноту, усеянную чёрными глыбами угля. Волков прыгнул следом, захлопнув люк.
В тесном пространстве угольного бункера пахло пылью и горелым металлом. Иван-Сталь прислонился к стенке, его оптический сенсор тускло светил на Анну, лежащую в углу будки, куда её перетащил Волков.
– Она ранена… – проскрежетал автомат. – Эфириум… чужеродный… в её системе… Отравление… некроз… – Его «взгляд» переметнулся на Волкова. – Вы… слышите Голод? Он сильнее… у неё… Кристаллы… как маяки…
– Я слышу, – коротко кивнул Волков. – Можешь помочь ей? Или себе? Ты еле держишься.
Иван выпрямился с усилием.
– Мои повреждения… управляемы. Её травма… критичнее. – Он сделал шаг к Анне. Его многосуставчатые пальцы, несмотря на повреждения, плавно сомкнулись вокруг пинцета в руке Волкова. – Дайте… инструмент… и.... свет. Я вижу… в ином спектре. Вижу чужеродные включения.
Волков зажег керосиновую лампу (последнюю в будке), поднес её к ране. Иван-Сталь склонился над Анной. Его движения были лишены человеческой дрожи, но поражали хирургической точностью и скоростью. Пинцет, как жало, вонзался в плоть, извлекая мельчайшие осколки металла и те самые зелёные кристаллики, которые он аккуратно складывал на кусок тряпки. Они тускло светились, будто негодуя.
– Он… не причиняет ей боль? – спросил Волков, видя, что Анна без сознания.
– Я блокирую… болевые нервные импульсы… локальным электромагнитным полем, – объяснил Иван, не отрываясь от работы. Его голос был ровным, аналитическим. – Эмпатия… не входит в мои базовые протоколы… но я регистрирую стрессовые показатели её организма. Они высоки… но стабильны. – Он извлек последний, самый глубокий осколок. – Теперь… антисептик… и.... тепло. Ткани… требуют регенерации… а не ампутации. Пока что.
Он протянул Волкову флягу со спиртом. Пока Волков обрабатывал рану и накладывал тугую повязку из разорванной на полосы рубахи, Иван повернулся к топке. Его уцелевшая рука с нечеловеческой ловкостью открыла дверцу, подбросила угля, отрегулировала подачу пара. Давление на манометре поползло вверх.
– Вы… управляете локомотивом… неэффективно, – констатировал автомат. – Я возьму контроль. Вам… нужен отдых. И ей. – Он указал на Анну. – Голод… Он использует вашу усталость… чтобы говорить громче.
Волков, обессиленный, опустился на ящик рядом с Анной. Он смотрел, как Иван-Сталь стоит у рычагов, его повреждённый корпус вырисовывался на фоне пламени топки. Автомат вёл поезд с плавностью, которой не мог добиться человек.
– Как ты выжил, Иван? Дроны Орлова… их были десятки.
– Они… предсказуемы, – ответил Иван, не поворачиваясь. – Их алгоритмы… линейны. Я использовал… инфраструктуру Подбрюшья. Паровые ловушки… короткие замыкания… Эфириумные помехи. – Он замолчал на мгновение. – Некоторые… мои братья… пожертвовали своими ядрами… чтобы создать отвлекающий импульс. Они… «умерли». – В его голосе впервые прозвучала модуляция, похожая на напряжение. – Я.... записал их последние сигналы. Они спрашивали… почему.
– Почему они должны были умереть? – уточнил Волков.
– Да. И.... что будет… после отключения. – Иван повернул голову, его единственный сенсор смотрел прямо на Волкова. – Вы не ответили. Что такое смерть, граф?
