– Полагаю, это будет зависеть от того, каких оно размеров.
Лаклан усмехнулся, и мы поехали дальше, он рядом, а Диор позади. Авелин с каждым шагом становился все ближе и больше. Под копытами наших сосья хрустел снег, моя рука лежала на клинке, а сердце колотилось где-то в горле, пока мы приближались к тому, что осталось от убежища, построенного моими друзьями. Снег висел серой пеленой, в лица нам хлестал сильный ветер, и кровь застыла у меня в жилах, когда я наконец заметил движение сквозь снежную коловерть впереди.
– Подождите, – прошептал я, поднимая руку.
– Мать твою, чертова Дева, – выдохнул Лаклан. – Так я и знал.
Диор покачала головой, щурясь.
– Что это?
Я поднял подзорную трубу, и желудок у меня сжался, когда все ужасные опасения оправдались.
– Мясной фургон, – вздохнул я.
Он стоял на льду возле пирса Шато, запряженный четверкой норовистых лошадей. Тяжелая деревянная повозка, железные прутья которой поднимались из поддона, образуя большую ржавую клетку. Внутри томилось множество фигурок, и сердце у меня сжалось, когда я понял, что все они – дети, грязные, окровавленные, прижатые друг к другу, как рыбы в бочке. Я слышал плач, приглушенный завыванием ветра, ругательства и отрывистые лающие команды. Вокруг фургона работало еще несколько фигур, загоняя малышей внутрь под острием меча – дюжина солдат в темных доспехах, все здоровенные головорезы. Но за ними, шаркая по льду и глядя голодными глазами на перепуганных пленников, стояло по меньшей мере две дюжины порченых, бездушных, с мертвыми глазами.
Я набрал в грудь воздуха, собираясь предупредить Диор, чтобы она медленно отступала, но, как и следовало ожидать, Вседержитель воспользовался шансом и всунул свой член мне в ухо. В этот момент ветер сменился с западного на северный и теперь, завывая, дул нам в спину. Я заметил, как один из порченых напрягся – сгнивший старик в лохмотьях, голова которого немедленно повернулась в сторону Диор. Еще несколько мертвецов заметили нас, губы приоткрылись, обнажив острые зубы, и по их рядам прокатилось низкое шипение.
– Дерьмо, – прошипел Лаклан.
Все было именно так, как сказала Селин: мертводух, очевидно, не смог скрыть запах девушки. Когда среди солдат раздался крик, я мысленно бросил кости. Мы сумели бы сбежать, если бы захотели, – мчаться по льду верхом на лошади можно быстро, они бы нас не догнали. Но если на Авелин напала армия, то, похоже, это были ее остатки – несколько рабов-мечников и толпа порченых, которые очищали уже сдавшийся город от отбросов. Кроме того, я хотел знать, что случилось с Аароном и Батистом. Но самое главное – вид этих несчастных детей в клетке вызывал ярость. На меня нахлынули мрачные воспоминания о темных днях: днях крови и славы, священной войны и мрачных злодеяний, и скорбных труб, поющих над багряной поляной.
Раб поднял рог и протяжно затрубил, и этот звук висел в морозном воздухе, когда я взглянул на Лаклана.
– Потанцуем, брат?
Мой бывший ученик улыбнулся, положив руку на рукоять.
– Твоя спина. Мой клинок.
Эхо рога уже разносилось по берегам реки, и вскоре я услышал хрустевшие по снегу шаги. И, глядя сквозь пелену тумана и метели, я увидел их: три высококровки бок о бок выходят из ворот замка. И от этого зрелища волоски у меня на коже встали дыбом.
– Семеро чертовых мучеников…
Первым шагал парень, которому было лет семнадцать или около того, когда его убили. Уроженец Оссвея с мраморной кожей, его длинные ржаво-каштановые волосы обрамляли плоские глаза цвета кремния. Он был крупным и похожим на зверя, а носил меха, изодранный плащ, тяжелые сапоги и темную кольчугу. На лице у него виднелся кровавый отпечаток ладони, а двуручный меч у него в руках выглядел больше меня.
