Второй холоднокровка был бородат и представлял собой гору мышц шести с половиной футов в высоту и почти столько же в ширину. Несмотря на холод, он не надел ничего, кроме килта и тяжелых сапог. В ручищах, огромных, как праздничные блюда, он сжимал боевой молот, способный разбить стену замка в щебень. Голова была выбрита и странным образом лишена ушей – только два куска плоти остались по обе стороны черепа.
По свежим дырам в их телах, по ненавидящим взглядам, которые они бросили в сторону Лаклана, я догадался, что эти двое и были теми, кто убил лошадь Лаклана. Но как бы устрашающе они ни выглядели, я удостоил каждого лишь беглым взглядом и уставился на монстра, шагающего между ними.
Это была женщина, очень высокая женщина. Широкоплечая. Дочь оссийских воинов с бледной, как иней, кожей и зелеными, цвета травы, глазами, как в те стародавние времена, когда еще светило солнце. Ее длинные медно-каштановые волосы были заплетены в косы убийцы, и она носила кожу и меха, увешанные украшениями из человеческих костей.
Кулаками она сжимала массивную кувалду из цельного железа, с головкой размером с детский гробик, выкованной в виде рычащего медведя. На поясе висело с полдюжины железных наручников, позвякивающих, когда она шагала к нам. Ее килт, возможно, когда-то пестрел цветами ее родного клана, но теперь он был черным с вышитыми медведями и сломанными щитами: символом крови Дивок. Тяжелой поступью она вышла из разрушенного замка в сопровождении страхолюда и безухой горы, и, когда я увидел ее, моя ярость уступила место холодной совершенной ненависти.
– Я думал, мы убили тебя, сука, – прошептал я.
– Ты их знаешь? – спросила Диор.
– Никогда не встречал этих двоих. – Я кивнул на пару, стоявшую по бокам от вампирши. – Но эту женщину зовут Киара Дивок. Мать-Волчица. Она совершала набеги, чтобы пополнять запасы для ферм в Трюрбале.
Диор вопросительно моргнула, когда я расстегнул плащ.
– Фермы-бойни, – объяснил Лаклан, раздеваясь до рубашки. – Неистовые построили их, когда пятнадцать лет назад осуществили первое вторжение в Оссвей. Они держали там своих пленников. Мужчин. Женщин. Детей.
– Зачем и…
– Чтобы съесть, Диор. – Я увидел, как расширились ее глаза, когда она поняла, что я имею в виду. – Людей держали как скот, чтобы утолить жажду армий Дивока. Серебряный орден освободил Трюрбале, когда мне было девятнадцать. Пиявки скармливали тела мертвецов своим пленникам, чтобы поддерживать в них жизнь. Сотни клеток. Тысячи людей. Я до сих пор чувствую эту гребаную вонь, когда закрываю глаза.
Я сердито зыркнул вниз по реке на Киару, и мои клыки удлинились.
– И эта чертова сука помогала заполнять их.
Судя по виду, Диор замутило, и она тяжело сглотнула. Я снова огляделся в поисках Селин, но не обнаружил никаких признаков ее присутствия в снежной пелене, продуваемой ветром. Соскользнув с Медведя, я спрятал снаряжение, затянул на обнаженной груди бандольер и взглянул на девушку.
– Давай отваливай. И побыстрее. Триста-четыреста футов вниз по реке. Дела у нас херовые, поэтому беги, Диор, беги.
– Габи, мне не нужны тв…
– Я понимаю, что тебе хочется проявить себя. Но Киара Дивок – монстр, за плечами которого сто лет кровавых убийств. А у тебя даже меча нет. Битвы надо уметь выбирать, Диор.
Я развернул Пони, несмотря на протест девочки, шлепнул сосья по крупу. Пони бросился бежать, Диор завизжала, изо всех сил ухватившись за гриву, а мы с Лакланом повернулись к врагу. Рядом с Киарой выстроилась дюжина рабов-мечников, но, учуяв Диор, порченые просто бросились вверх по реке к нам. Мою обнаженную кожу жгло ветром, но когда нежить приблизилась к нам, эгида вспыхнула ярче, и это давно забытое тепло принесло удивительное утешение: кроваво-красный свет пробивался сквозь льва у меня на груди, на руках светилось имя дочери, и все это смешивалось с серебряным пламенем бесстрашной веры Лаклана.
