Особенно принимая во внимание усилия, которые Ма предприняла сразу после аварии. Ведь я почти все время находился в сознании. И четко слышал, что там доктора говорили о «потере кровоснабжения мозга», о «необратимых повреждениях» и необходимости спасать чудом сохранившиеся органы, чтобы помочь тяжелым больным. Да, мне жаль людей, которые годами ждут трансплантации донорских сердца, легких, роговицы, почек и прочей требухи. Но не за мой же счет! Тем более, что я, собственно говоря, еще и не умер. А меня уже собираются отправлять повышенной скоростью по дальним больницам, в том числе за рубежи нашей не такой уже большой родины.
Ну, а теперь, благодаря настойчивости Ма, у меня, возможно, появился шанс хоть немного исправить ситуацию и, хотя бы примерно разобраться в том, что же произошло в тот день на перекрестке, возле нашей «любимой» конторы. Уж больно все это выглядело подозрительно, по зрелом размышлении. Хотя вполне возможно, что я сам себя накручиваю, и у меня на почве стресса и травмы развилась паранойя. То есть излишняя подозрительность. И я ищу теорию заговора и происки врагов там, где имела место быть обычная нелепая случайность.
Но, как говорится, «если у Вас диагностирована паранойя, то это совершенно не означает, что за Вами не следят!» Самый растиражированный пример – Старина Хэм. Который посчитал, что у него развилась паранойя, раз ему постоянно кажется, что за ним следят, проверяют его корреспонденцию и прослушивают его телефон. И он, не желая терять остатки разума подвлиянием электрошоковой терапии, пустил себе пулю в голову из любимого ружья. И только спустя много лет выяснилось, что ребята из ФБР действительно следили за ним, просматривали его почту и прослушивали телефонные разговоры.
А что нам говорит разыгравшаяся паранойя? Что в тот день меня вызвал к себе старик Петрович, бывший особист, начальник местного «первого отдела». И долго намекал, что нужно соблюдать повышенные меры безопасности, ибо есть признаки, что враги-конкуренты усилили попытки перекупить наши производственные секреты.
Потом я задержался на рабочем месте, приводя в порядок отчет, который наш Эдуардик, злобный менеджер среднего звена, затребовал сдать в срочном порядке.
Выйдя на полчаса позже через проходную, поймал на себе какой-то слишком уж заинтересованный взгляд дежурного ВОХРовца, который тут же бросился кому-то наяривать по мобиле. Пройдя всего полсотни шагов, наткнулся на Михася, который выскочил откуда-то из недр ближайшей «наливайки» с бумажным стаканчиком в руке, отхлебывая из него на ходу какое-то жутко вонюче пойло. Мишаня, в состоянии алкогольного добродушия, тут же прилип ко мне с восхвалениями моей удачливости и клятвами в вечной дружбе, хотя раньше особо в этом заметен не был. И вот, на подходе к перекрестку, он как-то неудачно оступился. Его повело, и часть пойла из стаканчика плеснуло на мой «дресс-код». А его самого прямо-таки бросило мне на грудь. Я автоматически брезгливо отклонился, нога соскользнула с бортика, и я шагнул на проезжую часть. Нога неудачно попала в выщерблину между асфальтом и решеткой ливневки, я пошатнулся… а потом удар, искры из глаз, и следующий кадр – проплывающие надо мной лампы дневного света и стойкий запах дезинфекции: видимо, это уже был коридор «неотложки». Как потом рассказывала Ма, мне повезло, что рядом проезжала Скорая, которая возвращалась с вызова в депо, и водила не поленился подобрать «жертву несчастного случая», неудачно попавшую под грузовик. Ну, и что в неотложке постоянно работает дежурная бригада. И что у меня при себе был кошелек, который не успели «запротоколировать» прибывшие чуть позже ГАИшники (как бы они теперь, после всех этих переименований, не назывались). А в кошельке как раз находилась премия, которую только что выдал за срочное выполнение заказа все тот же Эдуардик. Премию нам в конторе, кстати, выплачивают в баксах, что подтверждало в глазах операционной бригады мою платежеспособность.
