Имя кровью. Тайна смерти Караваджо - страница 26

– Позаботься об этом, Костанца, – сказал Асканио. – Наша семья не может себе позволить ссориться с Фарнезе.

– Разумеется.

– Они непременно потребуют отмщения. Фабрицио убил члена их семьи.

Костанца чувствовала горечь во рту, так невыносима была мысль о том, что натворил ее сын. Невозможно, чтобы он.

– Если ты не сможешь уговорить своего художника вымолить для Фабрицио освобождение, – сказал Асканио, – сами мы его ни за что не вызволим. Если же мы открыто выступим против Фарнезе, в Риме начнется война кланов. Утихомирить Фарнезе под силу только папе.

– Я понимаю.

– А понимаешь ли ты, что, если он нам не поможет, придется отдать Фабрицио им на съедение?

Один из борцов резко отбросил противника. Костанца испуганно вскрикнула, когда тело с грохотом кузнечного молота свалилось на арену, но не отвела взгляда и продолжала смотреть, как неистово побежденный пытается сопротивляться.

Спустившись по склону холма от папского дворца, Караваджо вклинился в толпу, кишащую на площади Святых Апостолов. Просперо поспешил купить у торговца вина. Сделав долгий глоток, он обтер бороду рукавом, подтянул под увесистым животом тонкий пояс камзола и передал флягу Караваджо.

Арена представляла собой помост высотой в человеческий рост и располагалась под самыми окнами дворца Колонна. Караваджо, вытянув шею, высоко поднял голову, чтобы лучше рассмотреть борцов, и в этот момент увидел Костанцу Колонна, стоявшую на балконе в окружении знатных сородичей. Она кивнула, и по ее лицу он понял, что мысли ее омрачены какой-то тревожной заботой. Художник поклонился в ответ. Когда он вновь поднял голову, она уже не смотрела в его сторону, но Караваджо не сомневался: Костанца сейчас думает о нем. Нет, не о том, чем наполнена его сегодняшняя жизнь. «Она вспоминает прежние дни. Время, когда я жил у нее мальчиком». Чума отняла у Микеле отца, а мать утратила рассудок от горя. Костанца взяла старшего сына несчастной женщины к себе – отдавая долг памяти его деду, преданно служившему у нее управляющим. Микеле вырос у нее на глазах, наперегонки с Фабрицио бегая по галереям ее дома. «Пока она не отослала меня прочь», – вздохнул он.

Толпа ахнула и разразилась восторженными криками. Караваджо развернулся к арене. Борец бросил своего противника на землю и прижал; тот тщетно пытался вырваться. Оба – мускулистые, широкоплечие; крестьяне, годные разве что для тяжелого труда да для драки. Поверженный замолотил по полу рукой.

Герольд в алом плаще с семейным гербом в виде золотой колонны поднял вверх руку победителя. Тот обдал себя водой из ведра, чтобы освежиться перед следующей схваткой. Стоял прохладный майский вечер, но поединок и жар пылающих вокруг факелов разгорячили участников боя. Победитель – гигант с густой черной бородой – запрокинув голову, приложился к меху с вином. Он держал его на расстоянии ладони ото рта и вливал вино себе в глотку, не касаясь мехом губ, что выдавало в нем привычку пить из общего сосуда.

– Глянь только, какие ручищи, – восхищался Просперо. – Ему бы вместо меха – ослиную челюсть, так был бы прямо Самсон.

Свет факела заиграл в струе вина, создавая впечатление, что мужчина глотает жидкий огонь. Опустив мех, он тряхнул головой, и капли пота полетели с его волос в толпу. Следующий противник, ступив на ринг, расправил плечи, покрутил шеей в качестве разминки и помахал руками зрителям, которые уже делали ставки.