Читать онлайн Мэтт Риз - Имя кровью. Тайна смерти Караваджо
Matt Rees
A Name In Blood
A Name In Blood – Copyright © Matt Rees
© Перевод, оформление, издание на русском языке. Издательство «Синдбад», 2015.
Посвящается Мэри Кэрис, моей маленькой богине
В июле 1610 года самый известный художник Италии Микеланджело Меризи, известный под именем Караваджо, бесследно исчез. Нажив немало врагов, в последние годы он скрывался от правосудия: за его голову объявили награду. Говорили, будто он умер от лихорадки.
Тело его так и не нашли.
Караваджо никогда не подписывал своих полотен.
Он сделал это лишь однажды – на картине «Усекновение главы Иоанна Предтечи», той же краской, что кровь Пророка, вывел подпись рыцаря и монаха: «брат Микеланджело».
Смерть его была столь же скверной, как и жизнь.
Джованни Бальоне (1566–1643) – о Караваджо («Жизнь художников, скульпторов и архитекторов», 1642)
Ах, умереть, любя, – конец чудесный!
Петрарка (1304–1374), сонет 140 (перевод Е. Солоновича)
Действующие лица
Микеланджело Меризи (также Караваджо, в честь его родного города), художник
Маддалена (Лена) Антоньетти, натурщица Караваджо
Джованни Бальоне, художник
Шипионе Боргезе, кардинал, племянник папы Павла V
Доменика (Меника) Кальви, куртизанка
Костанца Колонна, маркиза Караваджо
Леонетто делла Корбара, инквизитор Мальты
Онорио Лонги, архитектор
Антонио Мартелли, мальтийский рыцарь
Филлида Меландрони, куртизанка
Марио Миннити, художник
Франческо дель Монте, кардинал, покровитель Караваджо
Гаспаре Муртола, поэт
Просперо Орси, художник
Джованни Роэро, дворянин из Пьемонта, мальтийский рыцарь
Фабрицио Сфорца-Колонна, сын Костанцы, мальтийский рыцарь
Рануччо Томассони, головорез, сутенер
Джованни-Франческо Томассони, старший брат Рануччо
Алоф де Виньякур, великий магистр Мальтийского ордена
Пруденца Дзаккия, куртизанка
Пролог
Сокровенное
Город Караваджо, Миланское герцогство
1577
Он сидел в кромешной тьме. «Смотри, – говорил он себе. – Смотри, как с искаженным от боли лицом, весь в поту, он резко клонится вперед, прижимая руками живот и вонзая почерневшие ногти в собственную плоть, всем телом сотрясаясь от рвотных спазмов». Простыни источали ужасный смрад, но мальчик оставался сидеть на кровати – не хотел отходить от больного, пах и подмышки которого покрывали гнойные язвы бубонной чумы. Это был его отец, и он умирал.
По другую сторону постели лежал дед мальчика. Он давился каждым глотком воздуха, клокочущего в узкой, лихорадочно вздымавшейся груди. Седая борода насквозь пропиталась влагой. Меж ребрами поблескивали ручейки пота. Воспаленные бубоны пиявками распирали подмышки. Матрас пропитала кровавая моча. Лицо, освещенное болезненной желтизны солнечным лучом, проникшим сквозь трещину ставни, дрожало от стыда.
Голос отца – неужто забудется? «Микеле, зачем ты здесь?» Нет, слова останутся в памяти навсегда. Но вот вспомнит ли он, как говорил отец? Его бас, обычно мягкий и теплый, но сейчас иссушенный в адской печи Черной смерти, звучал как хрип человека, давящегося песком: «Зачем?»
«Я не могу бросить тебя, папа», – ответил он. Позже он не раз вспомнит эти слова, так похожие на рефрен какой-то неотвязной мелодии. Одинокий и ранимый, он будет слышать их в своих мыслях – но они никогда больше не слетят с его губ. Когда он станет взрослым, ни в его голосе, ни в словах никакой наивности уже не останется.
– Уходи, мальчик мой. Ты заразишься… – скорчившись от боли, задыхаясь и дрожа, отец перекатился на бок.
В воздухе висел едкий запах извести и серы: мать уверяла, что это прогонит болезнь. Щипало нос и легкие, мальчик чихнул. Отец поднял голову – очень быстро, как никогда с тех пор, как его поразил недуг. Черты исказились ужасом, он знал, что чихание – первый признак болезни. Сын слабо улыбнулся, чтобы его успокоить.
Отец откинулся на подушку, будто улыбка сына подрубила ему голову, и снова погрузился в свои мучения. Мальчик тоже забеспокоился. Запустив бледную, худую ручку под веревочный пояс своих холщовых штанов, он начал ощупывать пах: ни язв, ни бубонов. Снова потянуло серой – и только теперь он понял, что все это время сдерживал дыхание.
Деда била дрожь, глаза – бесцветные и невидящие – смотрели строго вверх, там его сознание уловило слабый свет, открывающий некую истину, недоступную зрению живых. Когда он опустил глаза, взгляд его стал неподвижным и безжизненным; дед умер. Глаза отца иссушил уксус, которым пытались смыть заразу, и потому слезы не шли. Подобно тому, как понукают заупрямившегося мула, он бил себя по лбу кулаками, выгоняя наружу непослушные слезы.
Мальчик оставался с ними несколько часов. Отец лежал рядом с мертвецом, шепотом бредя в лихорадке. Вечером он пожаловался, что в постели мокро и жарко, сполз на пол и устремил неподвижный взгляд в ночную тьму. Сын встал рядом.
– Ты слишком мал еще, Микеле, – задыхаясь, проговорил отец. – Слишком мал, чтобы видеть это.
Папа хочет сказать, что шестилетний ребенок не должен смотреть, как его отец уходит из жизни, подумал мальчик и зарыдал, будто предчувствуя, как тяжело ему придется. Затем посмотрел туда, куда направил глаза отец, – и понял, что трепещущим, рассеянным взглядом тот сейчас смотрит в лицо Смерти. В темноте мальчик ничего не мог разобрать. Отец приоткрыл было рот, чтобы рассказать о том, что видит, – но челюсть его упала, а тело тяжко ударилось о нижний край кровати. Мальчик вцепился в спутанные волосы отца, пытаясь удержать его голову, чтобы она не стукнулась об пол.
Взглядом, полным скорби и отчаяния, он смотрел на мертвого. Что-то надвигалось из темноты, и он почувствовал что. Это было внезапное озарение, посещающее лишь тех, кто прикоснулся к смерти. К любой – от болезни, жертвенной или от руки убийцы.
– Смотри во тьму, – будто услышал он. – Что прячется там? Что происходит, когда ты прикасаешься к сокровенному? Смотри, смотри – и настанет день, когда ты увидишь. Твой взгляд превратится в свет, который проникнет в эту тайну.
Он погладил мертвого по голове.
– Это ведь правда, папа?
Часть I
В поганом садике
Рим
1605
Глава 1
Призвание апостола Матфея
– Он самый знаменитый художник в Риме, – Шипионе Боргезе, стоявший в глубине нефа, перекрестился. Рука его скользила по пурпурному одеянию медленно и томно, словно он гладил грудь любовницы. – Думаете, вам удастся сохранить его для себя одного?
«Теперь, когда твой дядя стал помазанником Божьим, папой римским Павлом, и вправду уже не удастся, – подумал кардинал дель Монте. После назначения нового понтифика Шипионе обрел в Церкви невиданное могущество. – Он-то заставит моего протеже подписывать письма „Ваш покорный слуга“».
– Если вы считаете, что можете взять Караваджо под свою опеку, монсеньор, я с радостью вас с ним познакомлю. Попробуйте, вдруг у вас получится. Но знаете ли, он подчиняется иной власти. Той, что выше вашей или моей, – дель Монте указал на стоявшее в алтаре золотое распятие, сверкавшее в льющемся из высоких окон свете. – И я даже не имею в виду Его Святейшество, да благословит его Господь.
Шипионе опустил руку, вытянув мизинец и указательный палец в подобие дьявольских рогов. При виде столь вульгарного жеста в исполнении холеной руки, принадлежащей новому вершителю судеб искусства и власти в папском городе, дель Монте внутренне поморщился.
– Если верить тому, что я слышал о поведении Караваджо, он повинуется не гласу небес, а голосу преисподней, – проговорил Шипионе. – Эти художники – племя отпетое. Но я знаю, как подчинить их своей воле.
«Не сомневаюсь, ты придумаешь, как это сделать, – подумал дель Монте. – Еще бы, имея от щедрот престола святого Петра двести тысяч дукатов в год».
Он подвел Шипионе к часовне в левом боковом приделе.
– Вот тут.
Шипионе сдвинул на затылок алую кардинальскую биретту, в задумчивости потер пальцами подбородок, слегка потягивая эспаньолку, и провел языком вдоль верхней губы. Он был молод и строен – но что-то в его облике позволяло с легкостью представить, каким монсеньор станет, раздобрев. «А ведь непременно разжиреет, – подумал дель Монте. – Это тело едва ли сможет вместить его алчность. Несколько лет абсолютной власти и баснословных доходов – и мы увидим, как раздуется его брюхо и умножатся подбородки».
– Вот она, гордость церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези, – произнес Шипионе.
Они прошли за балюстраду зеленого мрамора в капеллу Контарелли.
– «Святой Матфей и ангел» и «Мученичество святого Матфея» – бесспорно, великолепны.
– Да, но вот эта картина… – Шипионе повернулся к огромному холсту на стене слева от алтаря. – Ей нет равных.
– «Призвание апостола Матфея». – дель Монте развел руками. – Вынужден признать, что даже я, хоть и распознал дар Караваджо раньше прочих покровителей искусства, не ожидал, что он явит свету творение столь совершенное.
– Как свежо! И все окутано тайной… – Шипионе стоял, широко расставив ноги и сложив руки на животе. Нижняя челюсть его пришла в движение, а щеки задергались, будто бы он только что попробовал холст на зуб.
На картине были изображены сидящие за столом пять человек: три юноши в нарядных камзолах и шляпах с перьями и два седовласых старца. Они сидят на фоне грязноватой стены таверны с тусклым окном. Справа на группу падает теплый желтый луч света. Прямо под ним не виднеется, а скорее угадывается закрытая силуэтом еще одного человека фигура Христа. Он вытягивает вперед руку, призывая к себе будущего ученика.
– Блестящая мысль! – воскликнул Шипионе. – Против обыкновения поместить Всевышнего не в освещенной части композиции, а в тени.
– Но так, что главное внимание привлечено к Нему.
– Совершенно верно, дель Монте. Никаких лучезарных ангелов, парящих в голубых небесах и растолковывающих смысл полотна. Мы должны найти его сами, как святой Матфей. Найти в себе, – Шипионе кивнул на одного из сидящих, который указывал на себя, словно вопрошая, на самом ли деле именно его призывает Христос.
– Когда пять лет назад в церкви Святого Людовика повесили новые картины, – продолжал дель Монте, – я понял, что они навсегда изменят наше представление о живописи. Теперь в каждой римской церкви можно видеть только два вида картин – либо творение одного из последователей Караваджо, либо работу его противника, не желающего расставаться с манерой письма полувековой давности. Приходится с очевидностью признать: в наши дни Караваджо присутствует в каждом полотне, хочет того автор или нет.
Он щелкнул пальцами. Из глубины церкви вышел слуга в бирюзовой ливрее дома дель Монте и низко поклонился.
– Позови маэстро Караваджо. Я приму его в галерее.
– Слушаюсь, монсеньор, – произнес слуга, преклонив колено перед алтарем, и поспешно удалился.
– Кстати, он пишет совершенно без подготовки, – заметил дель Монте. – Никаких набросков. Сразу на холсте. Прямо с моделей, которые позируют ему в мастерской.
– И ведь как пойман момент! – Шипионе с удивительной ловкостью крутанул пальцами, словно воришка, нацелившийся на чужой кошелек. – «Проходя оттуда, Иисус увидел человека, сидящего у сбора пошлин, по имени Матфея, и говорит ему: следуй за Мною. И он встал и последовал за Ним»[1].
Дель Монте наблюдал, как растерянность на лице изучающего картину Шипионе сменялась пониманием, а затем и восхищением.
– Вы только взгляните! – Шипионе коснулся рукава дель Монте. – Когда Господь поднял руку, все как будто затаили дыхание. Эта картина – живая.
Похожие книги
