– Ладно, только попрощаюсь с Виктором Сергеевичем, – Никита уходит. Ирина отворачивается и делает вид, что меня нет рядом. Она уже хохочет над какой-то шуткой, прозвучавшей за столом, и уплетает с моей тарелки аппетитный, блестящий от масла прожаренный кусок мяса. Я могу только догадываться, похожа ли еда в этом кафе на домашнюю, потому что сегодня мне не удалось съесть ни кусочка.
Ирина превратила мой вечер в катастрофу. Но она больше не всемогущая злодейка. Теперь я знаю про неё кое-что. Нечто унизительное. Мужчина, перед которым она в первый же день знакомства раздвинула ноги, оказался ничтожеством. Мелкий воришка, который нападает на беззащитных женщин. Если сегодня он и водил её в ресторан, то за счёт такой же как я она там жрала.
– Ты очень не понравилась Никитиному начальнику.
Я опускаю на неё взгляд. Я по-прежнему стою за её спиной, и ей приходится развернуться на стуле боком. Очень непривычно разговаривать с ней так: когда я смотрю на неё сверху вниз.
Она думает, что она самая лучшая. И всё у неё самое лучшее. И Лёша. Я невольно усмехаюсь. А её улыбка исчезает.
– Чему ты улыбаешься? – хмурится она.
Кто-то дотрагивается до моей руки, я машинально дёргаю плечом и сбрасываю чужую ладонь.
– Катя, – Никитин голос звучит испуганно.
Я разворачиваюсь и иду к выходу. Набрасываю пальто на ходу уже на улице. Я не смотрю в ту сторону, где стоял Лёша. Быстро иду к машине.
Никита обгоняет меня и как обычно открывает передо мной дверь. Я сажусь и захлопываю её сама, громко и с чувством. Мне становится легче, как ни странно.
– Ты случайно… не беременна? – Никита поглядывает на меня с подозрением, заводя мотор.
– Нет.
– Я никогда не видел тебя такой… озлобленной.
– Несколько минут назад я была испуганной до смерти.
– Почему?
Я пожимаю плечами и отворачиваюсь.
– Кто тебя напугал?
– А твоя сестра не боится спать с первым встречным? Что она вообще знает про этого Лёшу?
Никита озирается, смотрит в зеркала:
– Ты его видела? Он что-то сказал тебе?
– Нет.
– Я надеюсь, ты не относишься к тому большинству девушек, которые завидуют Ире? – Никита говорит это тихо, и я чувствую в его фразе что-то чужое, для него непривычное. Это она ему наплела, что я завидую её красоте и деньгам. Я уверена в этом на сто процентов! Смотрю на Никиту очень серьёзно. Мне не хочется выяснять с ним отношения. Смысл говорить ему, что он ведёт себя как слабак, идёт на поводу у сестры, слушается её во всём? Он только расстроится, а поменять ничего и никогда не сможет.
Он кладёт руку мне на коленку:
– Тебе надо расслабиться, сейчас приедем и я сделаю тебе массаж, хорошо?
Я изо всех сил пытаюсь переключиться на Никиту, но у меня не получается. Меня внутри будто что-то выжигает. И я просто киваю.
Мы всю оставшуюся дорогу едем молча. Я хотела попробовать подремать, но стоило мне закрыть глаза, как в голову начинали лезть дурацкие воспоминания о сегодняшнем вечере: безволие Никиты, наглость Ирины, презрительный взгляд Виктора Сергеевича, и Лёша – разъярённый и потерянный, такой грубый и такой разочарованный.
Мы входим в пустую квартиру. В нашей комнате, на постели, разложено несколько костюмов в прозрачной упаковке. На прикроватной тумбочке красивым изгибом лежит золотой браслет, по всей его длине идёт несколько ответвлений, на которых висят разные фигурки. Мне даже страшно представить, сколько у неё украшений. И все они настоящие, одежда отутюжена в прачечной, а в комнате пахнет духами: я не знаю, что это за бренд, в нашем магазине такого точно не продают – скорее всего, индивидуальный аромат, составленный из эфирных масел – это очень-очень дорого. Никита прав, я завидую её деньгам. Точнее, она права. Только всё ещё хуже: я знаю, что даже если мне отдать все эти деньги, на меня надеть такую одежду и украшения, я не стану лучше ни на капельку. Я просто из другой касты, как сказал Лёша. Я – беспородная дворовая шавка. Посредственность, ничтожество.
