А ведь тут были только мелкие и средние собачки. Мы шли к большим.
Через ангар мы вышли во двор, к вольерам… Под навесом было сооружение вроде большого мангала. Тут, на огне, парень в одной майке готовил на еду. Во всю его руку вилась татуировка – разноцветный дракон.
Карина сгрузила свою ношу, надела маску, и взяла дуршлаг.
– Пройдись пока, посмотри, познакомься, – сказала она мне.
Я двух шагов не успела отойти от них. На пути стояла ванна, на дне её покачивались утонувшие крысы.
– Да, забегают иногда.. Сейчас уберём… Да не бойся ты, иди… ребятки у нас все добрые.
Я шла вдоль вольеров и смотрела им в глаза… Клетки небольшие, в каждой – по две будки со скудными матрасиками. Я уже знала, что никаких волонтёров не хватит, чтобы вывести хоть раз в день триста восемнадцать собак, именно столько их было на тот день в приюте. Да и куда выводить – вокруг заводы, заборы, машины… И собаки сидели в клетках неделями, ожидая, пока до них не дойдёт очередь. Чтобы размять лапы. Увидеть что-то кроме своих дощатых стен и куска двора. Все их впечатления были – общаться с соседом по клетке, перелаиваться с теми псами, что напротив. Да ещё дважды в день подходили люди, открывали клетки, наливали суп в миски.
Каждый день люди ломали головы над тем, как обеспечить этот самый суп. Приют существовал за счёт пожертвований. Кто-то из сочувствующих переводил деньги на его счёт, кто-то привозил еду или лекарства. А у мальчишек и девчонок, что тянулись сюда, были только руки, и они приезжали в приют в свободное от школы время. Почти каждый привязался к какой-нибудь собаке – привозил ей «вкусненькое», старался с ней погулять. Иным удавалось упросить родителей взять своих любимиц домой. Другие родители стояли насмерть. Ребёнку только и оставалось, что ездить и ездить в приют, и обнимать свою Шанси или Тайсона за лохматую шею, шептать ласковые слова, сглатывать слёзы: «Когда-нибудь я тебя заберу».
Собаки глядели на меня – кто-то равнодушно, не сомневаясь, что я пройду мимо клетки, так чего ж вставать. Другие с надеждой заглядывали в глаза, точь-в-точь детдомовские дети: «Ты не за мной пришла?» У третьих на мордах читалось: «Я знаю, ты меня не возьмёшь, но хоть подойди на минуточку… Мы же не можем подойти к тебе – решётка… Дай обнюхать, почеши за ухом, погладь… Может, у тебя спрятано что-то вкусное в кармане? Эти минуты – самое лучшее, что у нас есть… Подойди же, не бойся»
Одна из собак, чёрная, пушистая, протянула лапы, уже тронутые сединой сквозь решётку, и обняла мою ногу. Я не выдержала, присела перед ней, обняла её морду, и она стала слизывать у меня с лица слезы… Горячим, торопливым языком… Что было за её душой, какая история?
Каринка о каждой псине говорила, пока мы шли: «Эту привязали и бросили замерзать у „Магнита“, этого нашли живым скелетом в лесополосе, были сломаны рёбра, избит… … бегал за машинами…»
Но эта вот чёрная собака всё прощала людям, она уже любила меня, и хотела утешить…
Я пошла к костру, вытирая глаза. Слёзы бежали неудержимо. Карина только взглянула на меня. Она по-прежнему была в маске и всего её лица я не видела, но что-то пробежало между нами… какая-то искра… Я поняла, что прошла «крещение»…
***
30 декабря мы с одноклассниками должны были отмечать Новый год. В недалёкой от нас деревне есть «Крестьянское подворье». Можно снять стилизованный под старину дом. Наши это и сделали. Там красиво. Снег белейший. Горы укрыты толстым снежным покрывалом. Один раз даже сошла лавина, и снесла чей-то сарай. Но больше таких ужасов не приключалось, и на склоне той горы теперь стоит огромный позолоченный крест. На улицах снег тоже белоснежный, точно ковёр матушки Зимы.. Почти все ходят в валенках. Тут и без «подворья» – прошлый век.
