Два мерина тянули телегу торговца кожами, были они неплохи и ехали резво. Карета Агнес тянулась за ними, а дорога была совсем не безлюдна, то и дело они встречали другие повозки и телеги.
И Агнес была недовольна. Только вот упрекнуть ей было некого.
– Мало, мало я дала ему зелья. – Тихо говорила она, то и дело выглядывая в окно кареты и смотря в след телеги торговца.
Торговец был бодр, сидел и весело помахивал кнутом, объезжая колдобины на дороге.
Не могло же зелье так быстро испортиться, ведь она его проверяла. На служанке зелье работало. А этот, вон, едет… Едет уже сколько. Нет, точно нужно было капать капель больше. Больше, чем три. Говорилось, что до рвоты и даже до смерти оно довести может.
А карета вдруг стала останавливаться. И встала, съехав на заросшую травой обочину.
– Что? – Высунулась Агнес из окна. – Что встал?
– Заснул, кажись, – с козел крикнул Игнатий и указал кнутом вперёд.
Девушка поглядела вперёд и увидала, как телега с торговцем кожами съехала в поле, что было под парами, справа от дороги.
Поначалу кони ещё тянули её, а потом, поняв, что хозяин ими не управляет, так и стали там шагах в пятидесяти от дороги.
– За мной иди, – коротко бросила Агнес служанке и, не дожидаясь, пока конюх откроет ей дверь и откинет ступеньку, выпрыгнула из кареты и быстро пошла к телеге.
Ута быстро шла за ней. Агнес подошла к телеге, кожевенник Ринхель лежал в телеге, крепко сжимая вожжи, берет с головы упал, а костяшки на кулаках побелели. Словно силился оставить лошадей в последнем порыве.
– Деньги ищи, – сказала Агнес служанке.
А её саму интересовало другое – не умер ли дурак этот. И было всё на то похоже. Щёки его ввалились, стали желты. Глаза полуприкрыты. Нет, не могла она ошибиться в рецепте. Неужели в пропорциях ошибка вышла? Она наклонилась над ним, прикоснулась к щеке – тёплая. Взяла за кисть его, как в книге писано, пальцами нащупала жилу сердечную. Нет, жив, жив дурак.
В беспамятстве просто. Но всё равно нужно ей было специальную посуду аптекарскую и аптекарские весы покупать.
По-другому зелья варить никак нельзя.
– Госпожа, – Ута протянула ей на ладони деньги,– все, что в кошеле нашлось.
На широкой ладони большой девицы лежал всего один талер да ещё мелкого серебра на столько же.
– Не всё, ещё ищи, ещё должно серебро быть. – Сказала Агнес, забирая деньги. – В башмаках смотри, в рукавах, в полах платья.
Служанка начала смотреть, где велено, но ничего не находила.
– Быстрее, – сказал Агнес, увидав вдалеке мужицкую телегу.
– Нет, нет больше денег, госпожа, – подвывала Ута, ворочая купчику с боку на бок и ощупывая его одежду.
Агнес на секунду задумалась, она, конечно, злилась на эту корову, но что та могла сделать, если денег больше нет? Но Агнес почему-то не верила, что денег у купца не было. Она подумала пару мгновений и ловкой рукой сразу пролезла к нему в панталоны, в гульфик.
Конечно, конечно они были там, девица вытащила маленький кошелёк. Сунула его под нос служанке, сказала зло:
– Дура.
– Господи, да кто ж знал… Да откуда мне знать.
Агнес откинула рогожу с телеги, там всё кожи и кожи. И толстые, дублёные, какие солдатам надобны и на подмётки башмачникам идут. И мягкие, те, что надобны сапожникам и седёльщикам, что мастера по конской сбруе. И два рулона, что в сукно завёрнуты. Неспроста их так богато укутали. Отодвинула она сукно. Сафьян! Да ещё и алый. Такой тонкий, что бумаги тоньше. То большим господам на перчатки, на охотничьи лосины и на сапоги идёт.
