Иное мне неведомо - страница 10

Дело в том, что, когда я родилась через три года после моей сестры, первыми, кто пришёл меня навестить, были Хавьер и его мать. Моя мама часто вспоминает, что для начала Хавьер, увидев мои живые глазки, обнюхал меня. Я уже говорила вам, что не чувствую запахов. Хотя с годами и научилась нюхать как-то по-другому, но и сейчас не знаю, кто чем пахнет. Правда, ощущаю, что моя мать издаёт запах лаймов в плетёной корзине, а отец пахнет утренним садом с ещё не собранным урожаем. Я постоянно представляла себе запах Хавьера как аромат апельсина, вскрытого без ножа, когда сок капает на ладонь. Мне бы хотелось ощутить запах Хавьера в тот момент, когда он схватил меня за руку и спросил: «Что с тобой происходит?» Или чтобы он обнюхал меня.

Что я могла ему ответить, сеньор, если сама почти не понимала, что со мной случилось! Надо было ему сказать, что со мной всё в порядке, просто собираюсь уехать отсюда, вот что я должна была ответить, и теперь всё было бы проще. Однако я сообщила, что у меня жжение в животе, а он процедил, почти не разжимая зубов: «С тех пор, как продали дом Химены, ты стала странной». На самом деле я не знала, как объяснить ему своё недомогание и как выразить то, что глубоко, очень глубоко в моем теле возникла боязнь конца света. Потому что мы и так жили на краю света, и если смерть будет означать вечное существование в этом посёлке, то я не хочу умирать.

После всего пережитого в тот день меня проводили до моего дома, но я осталась у двери, покуривая травку, которую мы не израсходовали в баре. Вечер в деревне насыщен звуками, ведь в сельской местности никогда не бывает тишины. В это время кто-то ещё пас коров. Я представила себе, как говорю приезжим новичкам: не троньте мои земли; если мне однажды удастся уехать отсюда, я всё равно похороню здесь моё сердце. И пока я это воображала, лес пялился на меня. «Чего тебе нужно ещё, если у тебя уже всё есть?» – спросила я его. И тут, словно тьма послужила распахнутым окном, ветер ударил мне в лицо и, обратите внимание, стало жарко, как в апреле. Ветер ещё сильнее раздул пожар в моём животе. Понимаете, мне известно, что, если бы исчезнувшие люди решили вернуться из леса, они подошли бы ко мне и сказали: «Успокойся, Лея, тебе не будет больно». Потому что эта фраза всегда предшествует боли и печали. Словно врач, который произносит её тебе, но боль никогда не забывается. Или вроде конца света, который, если бы он заговорил, мог бы объявить нам: «Не волнуйтесь, вам не будет больно», но нам всё-таки станет больно. А если кто-то и вернётся из леса, то лишь чтобы принести с собой боль. Марихуана, которую я курила в тот вечер, начала вызывать у меня воспоминания о детстве с моей сестрой. Я перестала замечать лес перед собой и увидела себя маленькой девочкой, а мою мать – лечащей зубную инфекцию у Норы, и я представила себе распростёртое тело сестры. Держать её на руках – всё равно что держать мёртвого телёнка. Нора пускала красноватую слюну по подбородку и всё смотрела и смотрела на меня, ведь она постоянно глазеет на меня. Моя сестра никогда не перестанет это делать.

Между мной и сеньором воцаряется тишина, потому что мне на секунду нужно перевести дыхание. А он хорошо переносит молчание. Вы мне нравитесь, говорю я ему и продолжаю.

И тогда подошёл Марко, крепко схватил меня за руку и тоже спросил: «Что с тобой?» Я высвободила руку – не хотела, чтобы он прикасался ко мне. Потому что Марко слишком силён, и я не желала, чтобы он меня трогал. «Что с тобой, что с тобой?» – повторял он. И мы с ним пришли вот сюда, чтобы посидеть на краю чащи, как сейчас с вами. «Причина в том, что ты редко плачешь», – сказал Марко. «Да-да-да, конечно, те, кто мало плачет, становятся злыми», – продолжил он. А я рассмеялась, потому что он и есть злюка, у него дурной характер. Это он иногда пугает меня, плохо обращается и с нами, и с животными, и со своими землями, а когда сильно напьётся, возвращается домой и мочится вокруг кровати, на которой спят его родители.