Сегодня пасмурно. А в непогоду мне нездоровится. Вселенная выбрала именно это освещение, подогнала температуру, нагнала тучи и заставила провода трещать, чтобы я не чувствовал, что лишаю себя чего-то прекрасного, чего-то хорошего. Она словно говорит мне: «в мире нет ничего стоящего, смотри, какой сегодня отвратительный день. То, что нужно, чтобы свести счеты с жизнью, и я полностью тебя в этом поддерживаю.»
Будь сегодня солнечно и жарко, я бы, возможно, оттягивал этот момент. Вышел бы прогуляться, побродить по нашим с тобой местам, предался бы ностальгии, поплакал бы. Я бы даже дошел до того ресторана, где видел тебя в последний раз. Кто знает, изменилось бы что-то от этого, или нет.
Так или иначе, я сижу в своей конуре, скулю, как жалкий пес, и комкаю бумагу, какие-то бесполезные старые чеки, свои заметки, относящиеся к моей прежней жизни, и разбрасываю их повсюду. Мне трудно сосредоточиться на написании этого письма. Один черт – сколько бы я ни намарал, я не сумею передать тебе своих чувств, объяснить, как много ты значила для меня, и как круто изменил мою жизнь твой уход.
Ты была несправедлива ко мне, отказывалась меня понимать, и вечно требовала что-то, с улыбкой, с шутками, тиранила меня. Ты была моим деспотом, и я знаю, что ты делала это не со зла. Но никогда не могла понять, что я переживаю на самом деле. Мы много ссорились, и ты вечно оказывалась права. А я ничего не мог поделать с собой и продолжал катиться на дно, убаюканный собственной злостью и осознанием своей никчемности. Мне не стоило рождаться. Поэтому я планирую уйти.
И мне уже который раз что-то мешает. Я собирался поставить точку, еще раз написать о том, как несправедливо ты поступила, как бесчувственно и жестоко с твоей стороны быть самой восхитительной девушкой на свете, и больше не быть моей. И в этот момент дверь распахнулась, ворвался десятибалльный ураган по имени Карлос, распространивший по всей квартире запах жареной рыбы, и завел свою шарманку:
– Чувааак, я узнал от Джио о твоем таинственном посетителе. Знаю, ты меня об этом не просил, но я, типа, приглядываю за тобой, потому что, давай будем честными, ты самый странный и эмоционально нестабильный придурок из всех, кого я встречал. А ты понимаешь, что это значит, мужик, у меня же еще есть дядюшка Хорхе и его сумасшедшая женушка. А дядя Алекс чего стоит. И еще мой бывший босс, сечешь? И ты все равно остаешься самым большим чудиком из всех, а я, типа, ценю тебя, ясно? Потому что ты мой братан, пускай и придурковатый.
– Карлос, – возразил я,– это ты – самый чудаковатый псих из всех, кого я знаю.
– Это потому что ты социофоб. Ты кроме Джио, меня и своей бывшей бабенки в глаза никого лет пять уже не видывал.
– Я же работал.
– Ой, да брось, это не считается. Короче, я попросил этого старого итальяшку сообщать мне, если вдруг он заметит что-нибудь подозрительное. Он хмыкнул, хрюкнул, кажется, развратно мне подмигнул, и согласился за десять штук поставить меня в известность, если что-то произойдет. А визит непонятно кого средних лет и неопределенной наружности – это как раз из ряда вон. Это такая задача, ради которых я живу. И я здесь, чтобы помочь тебе во всем разобраться. Мы вычислим этого маньяка, и ты сможешь спать спокойно.
– Карлос, как бы тебе так сказать…
– Я знаю, что ты чудовищно мне благодарен. Но это пустяки, чувак, я делаю это бескорыстно. Детективное агентство Карлоса Любознательного снова на коне. Потом просто сводишь меня в бар и угостишь пивом. Итак, что же у нас имеется?
