Иностранная литература №02/2011 - страница 25

– Я умру?

– Обними меня. Прошу тебя!

– Я умру?

Он с нетерпением ждал, когда Эстер сможет произнести слово. Ее рыдания, это непрямое признание, не удовлетворили его.

– Да.

Слово выпало… Они смотрели друг на друга в болезненном изумлении. Тишина в ванной вдруг стала другой. Зеркало, раковина, его бритва, туалетная вода, полотенца – все стало другим.

Он сказал, что хочет побыть один, и закрылся в комнате. Она слышала, как он рыдает в подушку. Натыкаясь на мебель, она ходила взад-вперед по квартире. Не прошло и часа, когда он позвал ее.

– Ну что, выпьем за это?

Он послал ее купить шампанского. Он раз-другой пригубил, а большую часть бутылки выпила она. Потом она легла рядом с ним, и они вместе предались воспоминаниям. Пытались перечислить все проведенные вместе отпуска. Называли все те необычные места, где они любили друг друга: поезд, паром, автомойка, Стромовка[27], детская площадка в Езерке[28]… Они рассказывали друг другу, где они выпивали и где потом их рвало. Они то смеялись, то плакали.

Пожилая монахиня возвращается.

– Я вам расскажу кое-что, – со вздохом говорит Эстер. – Примерно за месяц до смерти мужа в книжном магазине я наткнулась на книжку далай-ламы. Она называется “Советы, как умирать и начать лучшую жизнь”.

Сестры знают эту книжку.

– Она разочаровала меня, – продолжает Эстер без всяких околичностей.

Эстер уверена, что она, как свежеиспеченная вдова, имеет право на неординарные взгляды. Она похожа на маленькую девочку, которая расшибла до крови коленку и теперь рассчитывает на то, что ей будет дозволено все. По мере того как она пытается сформулировать свое неприятие буддийского подхода к умиранию, осознает, что ее гости исповедуют конкурирующую веру.

– Я сейчас похожа на женщину, которая жалуется парикмахерше на соседний салон… – добавляет она, переводя взгляд на красную бахрому, окаймляющую фонарики в окне. Ее все еще не покидает веселое настроение.

– Нет, что вы! Мы слушаем.

– Я вот что скажу: я действительно не питаю никаких иллюзий касательно постоянства вещей и теперь, как никогда раньше, осознаю их недолговечность. Мне также ясно, что в момент смерти богатство и прочее ни черта не значит, но, когда я читаю, что, быть может, также бренны наши самые близкие, ну хотя бы жена или муж, мне хочется эту книгу тотчас выкинуть из окна вместе с Его Святейшеством далай-ламой!

Сестры вежливо улыбаются.

– Вот так. Прошу извинения, – говорит Эстер.

Она чувствует, что вино здорово ударило ей в голову, сестры тоже это видят. Сейчас она занимает оборонительную позицию, но, взглянув на большой меч над входной дверью, решает перейти в наступление.

– Впрочем, я так и не смогла поверить в вашего Бога, – тут же продолжает Эстер. – Жаль. Вероятно, у меня отсутствует дар веры.

Она всегда опасалась вступать в разговоры о Боге, но сейчас убеждается, что ей ни капли не стыдно. Интересно, почему?

– Смерть Томаша, разумеется, все эти вопросы усугубила. Какой во всем этом смысл? – спрашивала я себя постоянно. Неужто он родился лишь для того, чтобы не долгое время сверлить людям зубы и потом умереть? И почему этот ваш Бог дал ему дорасти до размера XXL? Чтобы в сорок лет осталась от него кучка пепла?