<…>
* * *
как только приехали в Фонте-да-Телья мне велели спуститься по крутому пандусу я спотыкался в темноте о кирпичи
– Осторожно парнишка
при каждом шаге под ногами хрустело что-то живое, извивающееся, двое полицейских с фонарем но свет фонарей не попадал на дорогу, он падал на стены бараков, на женщину в окошке, убегал в переулки в которых мы в прошлом году с Руем, выхватывал из темноты деревянную руку на столбе указывающую в сторону пляжа, за домом без печной трубы – дюна, дворняга с бантом облаивающая труп, джипы, свет всех фар на пляжном полотенце, на нем Руй, сигарета в руке, такой же веселый как когда заходил за мной на улицу Анжуш
– Что ты сегодня стащил у моего отца Руй"?
он не видит меня но такой же веселый, лимон, шприц побольше наших обычных, но не с героином, пустой, брюки и ботинки как ни странно не украденные, пахнет водой, смертью совсем не пахнет, и шепот
– Паулу
как тогда когда дона Элена на кухне а он – взгляд исподтишка на картины, взгляд на подносы, на Ноэмию Коусейру Маркеш угасающую в рамке
уже угасшую в рамке
– У старушенции ничего ценного нет?
у старушенции в жизни не было ничего ценного, они бедняки, мы уже унесли часы, позолоченную пепельницу, шкатулку которая оказалась подделкой под слоновую кость, они изучали пустоту на месте пропавших вещей не говоря мне ни слова, не из-за того что меня боялись, они боялись что я уйду, на прошлой неделе я случайно застукал старушенцию когда она целовала мое пальто прежде чем повесить его на вешалку, поначалу они хотели затащить меня в комнату дочери и напялить ее панамы и фартучки с запахом залежалости но я
– Нет
старье поношенное, если бы тут была хотя бы машина с деревянными колесами и шкаф который можно колотить руками, сеньор Коусейру – мне, нет, фотографии в рамке, железному ящику с пучком хризантем
– Ноэмия
даже сейчас когда я вхожу в дом, но еще не дошел до гостиной
– Ноэмия
Ноэмия Коусейру Маркеш без глаз, без губ, без лица, сократившаяся до велосипеда со спущенными шинами, до лепестков в кувшине которые рассыпаются стоит до них дотронуться, до дребезжалки на руле способной переполошить весь дом, Руй на пляжном полотенце в фокусе фар
– Ноэмия
гад
а тем временем щенок с бантом отброшенный ботинком полицейского скуля возвращается, папа умолял чтобы ему прикрыли раны на груди, сняли капельницу, посадили его на кровати, это его муж мама
– Руй?
вы видите никто из нас ему не нужен, только Руй
<…>
* * *
Теперь после смерти отца кажется я начал искать пути к нему, но как их найти – не знаю. Не знаю. Я ломаю и ломаю голову но ответ всегда один – не знаю. Все кажется мне таким непростым, таким запутанным, таким странным: клоун ухитрявшийся быть одновременно и мужчиной и женщиной или то мужчиной то женщиной или иногда чем-то вроде мужчины а иногда чем-то вроде женщины так что я не мог понять как к нему обращаться
– Как мне к вам обращаться?
В то время когда папа был женщиной или чем-то вроде женщины но не знаю
не знаю
выворачиваю мозги наизнанку и все равно не знаю, те с кем он жил тоже не знали, они то обращались к нему как к не-домужчине то как к недоженщине хотя папа покупал им одежду, содержал их, готовил им обеды с таким униженным видом как будто просил прощения
прощения за что?
он злился на меня потому что мне за него вроде как было стыдно
– Катись отсюда и чтоб я тебя больше не видел
одолжите мне что угодно, билет на поезд, руку доны Элены, коня из Бику-да-Арейя чтобы укатиться отсюда
