Зигмунт. Якуб Кац.
Якуб Кац. Они остановились шагах в десяти. Стоят и смотрят. Я хотел им сказать, что получил письмо от Абрама и что оно у меня в кармане, но у них были такие глаза, что я повернулся и побежал.
Рысек. Держи его!
Зигмунт. Хватай!
Владек. Лови!
Хенек. Я догнал его и подставил подножку!
Якуб Кац. Я споткнулся. Упал. Они начали меня бить. Ногами!
Владек. Я не бил.
Зигмунт. Ну что, Якуб Кац, допрыгался?
Рысек. Сукин ты сын!
Хенек. Стукач!
Якуб Кац. Что я мог сказать? Что всё не так, как они думают? Спросить почему?.. Я только пытался закрыть голову, живот, пах. Почувствовал, что мне сломали ребра. Ладно, думаю, это ничего, заживет. Сам виноват, дурак. Тут они вдруг перестали меня бить. Вот теперь я все им объясню, подумал я. Но что я мог сказать? Рот полон чего-то липкого. Я сплюнул на ладонь и увидел, что это кровь.
Менахем. Я прятался в кустах смородины, в саду у Пециновичей – перед их домом избивали Якуба Каца. Через щель в заборе я видел, как они пинали его ногами, а потом вдруг остановились. Тяжело дыша. Точно марафонцы в кино. Я увидел, как Якуб медленно поднялся и пошел. Раскачиваясь, будто пьяный.
Владек. “Хватит с него”, – сказал я.
Якуб Кац. Только бы уйти, думал я, уйти подальше. Они не станут меня догонять. Только бы уйти. Светило солнце. Лошадь, запряженная в телегу, смотрела на меня. Мужик повесил ей на шею торбу с овсом. Долго будут стоять, подумал я. Эврика! Закон Архимеда! Как там было? Зигмунт. Я подошел к забору Пециновичей и выломал доску.
Хенек. Я выломал доску из забора Пециновичей.
Менахем. Я сидел в двух шагах от них, когда они выламывали эти доски, но ни один меня не заметил. В таком они были бешенстве. Я прятался в кустах смородины, потом на четвереньках переполз в другой конец сада. Решил через лес пробираться к Зоське. Может, она меня спрячет? Дома у Зоськи никого не было. Я спрятался в хлеву. Чуть погодя смотрю – идет Зоська с ведром, свиней кормить. “Зоська!” – говорю…
Зоська. Боже, Менахем, что ты тут делаешь?
Менахем. Спрячь меня, Зоська, меня ищут…
Зоська. Кто тебя ищет?
Менахем. Зигмунт, Рысек, Хенек и Владек! Они избили досками Якуба Каца.
Зоська. Иди в коровник, полезай на чердак. Олесь туда не заглядывает.
Рысек. Я выломал из забора самую толстую доску, какую только нашел. Кац уже подходил к рыночной площади, когда я догнал его и ударил по голове. Он сделал несколько шагов и упал прямо перед калиткой своего дома.
Хенек. Я ударил его несколько раз, доской. Доска сломалась. Гнилье.
Зигмунт. Стал собираться народ. Я сказал, что этот сукин сын сдал Рысека красным, а моего отца по его милости сгноили в Сибири. Как и многих других поляков. И ударил его доской.
Владек. Они били Якуба, пока доски не превратились в щепки. “Хватит!” – сказал я. Но кто-то из толпы, какая-то женщина, сказала, что нет, не хватит. Все стояли и смотрели. Кац ногтями скреб мостовую.
Якуб Кац. Мне было так больно, что я уже ничего не чувствовал. Смешно, подумал. У меня ведь была пятерка по физике. И по химии, и по математике. А я не могу вспомнить закон Архимеда. И умираю возле калитки собственного дома.
Рысек. Он мучился. Никак не умирал. Мне стало его жаль. У самой калитки булыжники были расшатаны. Я взял один. Кило десять-пятнадцать… так, навскидку. Поднял повыше и изо всех сил бросил ему в голову. Раздался хруст, что-то теплое брызнуло мне в лицо. Я потрогал пальцем. Это были мозги Каца.
