Громко запиликал телефон внутренней связи. Макс, сидевший к нему ближе всех, снял трубку, потом повернулся к Саймону:
– Грэм, это Мэри, спрашивает тебя.
Саймон, который к тому времени снова завалился на диван, жалобно простонал:
– О-о, только не вставать… Скажи, Грэм не в состоянии доползти. Пусть тебе скажет все, что хочет.
Макс коротко переговорил с Мэри Брексли и снова повернулся к Саймону:
– Она сказала, что передает заключение по делу 586 / 12 коронеру. Все процедуры с некоей Харрисон она уже закончила.
– Отлично. Кто у нас сегодня принимает?
– Старик Мергетройд.
– О, нет! – вырвалось у Саймона.
Как уже приходило на ум Саймону, вердикт по делу, подобному делу миссис Харрисон, процентов на 95% будет зависеть не столько от фактов и улик, которых ничтожно мало, сколько от личности коронера, который эти факты будет оценивать.
Коронер Мергетройд, помнивший, вероятно, еще стабильную и прочную Великобританию до начала Первой мировой войны, был непоколебим в своих суждениях. Если что-то не было доказано на 146%, для старика Мергетройда этого просто не существовало и не могло существовать. Никаких сомнений, никакого чутья… Только железобетонные факты о наличии постороннего воздействия, а случае отсутствия таковых – списание дела на «самоубийство в состоянии временного помешательства». И нисколько не смутит его при этом, что наличие у покойного «временного помешательства» абсолютно не доказано.
Вообще, среди личного состава «Стайнмор-департмент» бытовало выражение «Мергетройдова логика». Его ввел в оборот Уолли, довольно давно, еще в бытность свою начинающим инспектором. Тогда Мергетройд закрыл дело, объявив несчастным случаем смерть молодого человека, чей лоб был разбит об чугунную батарею. На слушаниях инспектор Уолтер Берксон позволил себе сделать возмущенное заявление: «Мне стыдно за мою родину Англию, где в судах до сих пор можно встретить дуболомную Мергетройдову логику, отметающую все улики, кроме разве что прямого признания самого убийцы!». И хотя его эмоциональное заявление попало в газеты, но даже возникшая в связи с этим шумиха почему-то не смогла подвинуть старика Мергетройда из судейского кресла.
Саймон с самого начала не очень надеялся, что делу миссис Харрисон будет присвоен статус «убийство», но имя судьи, к которому дело отправлялось, и вовсе словно бетонной плитой прихлопнуло какие-либо робкие ростки надежд. Завтра не хотелось даже идти на это бестолковое шоу, которое будет проведено под вывеской «коронерские слушания». Почему, в конце концов, он вообще обязан присутствовать на этом фарсе? Не отправить ли туда Ронни Шорта с его бронированной психикой? Но ведь он, Саймон, обещал сообщить о слушаниях миссис Эвертон, и она наверняка придет туда. Как оставить там ее и других друзей покойной безо всякой поддержки выслушивать штампованный бред? Нет, нет, ему придется идти…
– Грэм! Слышишь меня, Грэм? – Макс слегка тряс за плечо Саймона, который незаметно для себя ушел в сон, – Нам что-то надо писать в отчете. Почему ему удалось оторваться?
Встрепанный Саймон нехотя сел на диване. Оторваться? Отчет? Чего они тут все от него хотят?
– Инспектор Триксвелл, подайте кофе старшему по званию!
– Есть, сэр! – усмехнулся Макс и направился в угол, где стояла кофе-машина.
Остаток дня прошел для Саймона в работе рутинной и бумажной, которая никогда не остается в памяти. Поэтому, сидя вечером в скромно гостиной своей квартиры на Нанхэд-лейн и доедая купленные по дороге домой бургер и картошку фри, Саймон мог вспомнить только бешеную тряску пустопорожней погони, плачущую миссис Четэм, надменный взгляд мисс Вайенс, да пожалуй – самое приятное за день – лицо миссис Эвертон, говорящей ему: «Вы отличный инспектор»… Саймон не любил предаваться печальным мыслям, и, когда чувствовал, что подступает тоска, просто брал и ложился спать....
