– Вы же все равно вечерами время в одиночестве проводите, – и снова этот взгляд. И снова тебя пробирает до костей. Старик улыбается – и ты впервые видишь эмоцию на этом безжизненном лице. И все равно не находишь в нем искренности, жизни или радости. Улыбка на истертых сухих губах выцвела, а глаза пустые, как стекляшки.
Твой короткий кивок удовлетворяет старика. И ты легко можешь ретироваться. Уйти.
В коридоре снуют люди: в красных мантиях – Мэды, догадываешься ты, отдел злости, гнева; яичными желтками по белому пространству бегают представители отдела радости; где-то мелькают розовые халаты; где-то синие; чем больше фиолетовых мантий, как и та, что на тебе, тем ближе отдел страха. Это фиры. Ты фир.
И в какой кабинет сунуться? Ты мнешься, стопоришься, мешаешься.
– Эшли, – в гомоне ты еле улавливаешь голос. Противный такой… – Эшли.
Эшли – это ты. Привыкай. Обернувшись, ты видишь девушку. Она обычная: не красивая, не уродливая, таких на улице встретишь десяток, вроде отличаются, а в массе своей одинаковые. По вздернутой недовольно верхней губе и шпилькам туфель ты понимаешь, что это Шейми.
– Эшли, – она блаженно привалилась на косяк кабинета, впилась жадно в тебя глазами, – что тебе сказали?
В тебе будто щелкает что-то, захлопнув растерянно рот, ты подходишь к Шейми вплотную:
– Сказали приглядывать за тобой, – говоришь ты легко и вручаешь девушке стопку бумаг, – плохо работаешь. Перепиши отчеты на другие отделы.
Ха-ха! То есть, кхм…
Я, конечно все понимаю, но не порть, пожалуйста, мне отношения с коллегой. Но… Хах, ее растерянный взгляд это нечто!
Ты садишься за мой, то есть за твой, за свой стол. Дергаешь информатир, разглядываешь бумажки.
Находишь глазами ведомость о тетушке Энн. Ты не знаешь ее.
Но я помню. Лицо смурное. Всегда молчит и хмурится. Никогда не заводит праздных бесед, не гуляет и не смотрит по сторонам.
Выглядит просто и всегда одинаково. В бесформенной кофте, скрывающей лишний вес и штанах с вытянутыми коленками. Энн не красится и не носит парадных вещей – у нее их просто нет.
Она очень стойкая, грубая и притом добрая женщина. Всякий раз, как я ключи в детстве потеряю, она меня в гости пустит, чай нальет, позволит дождаться маминого возвращения.
Энн хорошая.
Ты комкаешь листок, прячешь его в карманах фиолетовой мантии. Какое-то внутреннее потаенное чувство не позволяет долго глядеть на все детали горького плача и причитаний тетушки Энн. Беспричинная неловкость или проснувшаяся совесть, ты не можешь определить, но и выносить их не хочешь.
Это все стыд, он мучает и издевается, и без него было гораздо спокойнее…
– Пойдем на завтрак вместе, – спрашивает Шейми, она уже прошмыгнула тихонько к своему информатиру и разбирает папки из хранилища. Твоя уловка и правда сработала. Удивительно.
– Да, – ты отвечаешь, но будто с удивлением. Не удивляйся. Шейми странно на тебя косит. Веди себя естественно.
Столовая на втором этаже. Вы с Шейми голодными птенцами вытягиваете шеи в поисках начала очереди. Уже успели взять подносы – еще не наполнили их.
– Эй, а там что, – ты пихаешь Шейми в плечо, указываешь на кассу, где столпотворения нет вовсе. И Шейми, не узнавая тебя, отвечает:
– У высших чинов? Пахнет беконом, яичница у них скорее всего, жируют пока мы…
Девушка не успевает договорить.
Что ты делаешь? Не иди туда! И не улыбайся так самодовольно! Эй!
– Вы последний, – ты чарующе скалишь зубы, как бы невзначай здороваешься. Словно все так и должно быть.
