Существует такая теория, согласно которой музыка, и, в частности, голос поющего, оказывают простое физическое воздействие на слуховой аппарат, а в ответ на определенные частоты и длины волн организм выделяет те или иные биологически активные вещества, в том числе эндорфины. Эти эндорфины отвечают за ощущение нами удовольстия. Они же выделяются, когда приходит время любить. В общем, как сказал Пушкин, «из наслаждений жизни лишь любви музыка уступает, но и любовь – мелодия». А он знал толк в наслаждениях. Так вот, пение на голоса, по-видимому, обеспечивает максимальный выброс эндорфинов, по крайней мере, у меня. Подопытная крыса с вживленным ей в мозг электродом, расположенным в центре удовольствия, беспрерывно давит на педаль лапками, замыкая электрическую цепь, пока не упадет от переполняющего ее счастья. Полежит немного, а потом опять начинает все с начала. А люди?
В 1978 году я впервые оказался в Грузии. Я имею в виду настоящую Грузию. До этого я бывал в Абхазии, у моря. Но это совсем не то. Настоящая Грузия – это, прежде всего, Кахетия. Там живут настоящие грузины. Не те, что торгуют на российских базарах, не те, что тусуются без дела в столице, не те, что торгуют неизвестно чем и пристают с сальными шутками к толстым блондинкам, вызывая к себе неприязненное отношение. Там живут простые крестьяне, возделывающие виноградники, как и их отцы, деды и прадеды. Они много работают, пьют много виноградного вина и поют на три или четыре голоса.
Уже первое застолье, в котором мне пришлось принять участие, потрясло меня сильнейшим образом. И количеством выпитого вина, и необыкновенным вкусом национальных блюд, и, особенно, многоголосным пением. Все это обрушилось на меня сразу. Я считал себя подготовленным к новым впечатлениям, потому что прочитал полтора десятка книг грузинских писателей и поэтов, выучил несколько слов и предложений по-грузински и даже знал несколько грузинских песен из репертуара ансамблей «Орэра» и «Иверия». Такой подготовки оказалось совершенно недостаточно.
Из уважения к гостю, то есть ко мне, разговор за столом велся на русском языке. Но по-русски участники застолья говорили очень плохо, а некоторые совсем не говорили. Поэтому разговор все время перескакивал на грузинский, а хозяин, он же тамада, батоно Бидзина, красивый пожилой седой грузин в чохе и с газырями (специально для меня надетой), выступал в роли переводчика.
Долго говорили в тостах о дружбе наших народов, о благополучии семей, детей, внуков, отдельно пили за женщин, которых, кстати сказать, за столом не было согласно национальной традиции. Потом речь зашла о песнях. Тамада что-то сказал по-грузински, и они запели. Это, как я теперь знаю, была песня «Цин цкаро», что переводится «У колодца». Простая грузинская народная песня. Пели на четыре голоса, очень чисто и красиво. Потом были другие песни, и веселые и грустные. Кто-то постукивал по столу, как по барабану, выделывая сложные ритмические рисунки. Это был настоящий концерт, от которого я получил неописуемое удовольствие.
Следующий день начался в пять утра с хаши. Это такой незастывший холодец, который едят горячим, с большим количеством чеснока, а перед употреблением выпивают стаканчик чача-араки, то есть виноградной водки. Днем снова было застолье, уже в другом доме, но с теми же тостами и теми же песнями.
В таком ритме прошла неделя. Были, правда, и поездки в древние храмы, на развалины церквей, на мраморный карьер высоко в горах, в Цинандали на винный завод и в усадьбу Чавчавадзе. Но застолья и песни оставались неизменными. Я почувствовал усталость от такого однообразного отдыха.
