По моему разумению, таких психов было навалом и даже более того, в моем представлении любой псих должен был вести себя именно так. Но Семен бывший санитар, отработавший четыре года в психиатрической клинике, вынужден признать, что ему видней.
– А чем он вам так сильно не понравился? – задаю вопрос и готовлю блокнот.
– Не бывает людей, которые просто так тебе улыбаются, я от таких стараюсь подальше отойти. Такой или в штаны нагадил, или подлянку замышляет, знаете сколько я перевидал их на своем веку? – Семен попытался развести руки в стороны, чтобы наглядно продемонстрировать мне, как много в соседних палатах улыбающихся буйных больных, но лишь досадливо сморщился и уставился на свои наручники, как будто увидел их в первый раз.
Мой жизненный опыт говорил об обратном, я часто видел улыбающихся людей. И один из них мой главный редактор, но его улыбка никак не связана с душевной добротой. До недавнего времени в нашей газете трудился стажер и постоянный курьер, обоих уволили в прошлом месяце. И оба увольнения главный редактор сопроводил непременной улыбкой. Даже когда стажер, которому, к слову, так и не оплатили отработанное время, запустил в него увесистым пресс-папье, наш редактор продолжал улыбаться. К несчастью, стажер в него не попал.
Истолковав мое молчание, как знак согласия, Павлихин уселся поудобнее и продолжил говорить.
– Лицо улыбается, а глаза смеются – таким я увидел Рыжего в первый раз. Ах, вот еще что, – добавил Семен, вынимая последнюю сигарету из первой пачки, – у него бельмо висит на левом глазу. Такой зрачок, что смотреть отвратительно, кажется, будто эта хворь на тебя перейдет.
– А вы не знаете, как этот пациент у вас в больнице оказался? – спросил я, глядя в блокнот, куда по ходу беседы записывал мимику и жесты Семена – никогда не знаешь, что в будущем может пригодиться для хорошей статьи.
– Почему не знаю? – Павлихин с достоинством посмотрел мне в глаза, выдохнув в мою сторону сигаретный дым. Нас разделяло два метра пластикового стола, но даже с такого расстояния я почувствовал, как от этого дуновения зашевелились волосы у меня на затылке. – Знаю, нам Михаил Васильевич говорил. Утром Рыжего в космосе задержали.
– Семен Михайлович, вы себя хорошо чувствуете? – перестав строчить в блокноте, спросил я.
– Нормально, – Павлихин в недоумении уставился на меня, – он избил постояльца и администратора за стойкой, а потом принялся колотить головой в окно. У него вот-такая шишка была, когда его полиция к нам доставила, – Семен снова попытался поднять руки до уровня головы и вновь раздался протестующий лязг наручников, а мой взгляд, помимо воли, в который раз впился бесформенный кусок плоти, бесполезно болтающийся на месте правого уха.
– Вы имели ввиду гостиницу Космос? – осенило меня.
– Ну да, – кивнул Павлихин, – я же и говорю, что его к нам в больницу прямо из Космоса доставили.
Я осторожно выдохнул, продолжая интервью. – А что вы еще можете рассказать об этом Рыжем?
– Ну, он улыбался и постоянно молчал, – продолжил Семен, углубившись в воспоминания. – Мы сперва подумали, что он глухонемой, а когда Михаил Васильевич сказал: если вы, голубчик, будете молчать на мои вопросы, то всерьез рискуете провести здесь весь остаток своих дней. А эта наглая рыжая морда…
Павлихин не договорил. Внезапно его лицо исказилось от ужаса, глаза снова забегали по сторонам, высматривая на стенах невидимых насекомых. Пока его пальцы, ограниченные наручниками, пытались распечатать новую пачку сигарет, мне показалось, что бывший санитар затаил дыхание, того и гляди – со стула упадет. Только после третьей затяжки психическому санитару удалось привести себя в чувства, но нездоровый блеск в глазах, выдававший безумие, игнорируя мое присутствие, продолжал блуждать по стенам.
