Я шелестел блокнотом, исписывая и перелистывая разлинованные страницы, стараясь ничего не упустить, особенно имена и фамилии перечисленных санитаров. В этот момент во мне начала зарождаться и крепнуть идея, которая показалась мне очень перспективной, но сначала мне нужно было все взвесить и серьезно обдумать.
– Продолжайте, пожалуйста, – попросил я, обращаясь к Семену.
– Так вот, я и рассказываю… врач лежит животом на столе, выпятив вверх свою сморщенную и голую задницу, и хохочет, как будто ненормальный, а старуха из девятой палаты аж голову сквозь решетки просунула и кричит: прекратите немедленно это безобразие! Мы со Стасом переглянулись, а что делать – не поймем. И тут Михаил Васильевич стал на пол шоколадки ронять.
Семен закашлялся, хватая ртом воздух, каждый вдох давался ему с трудом. Лицо покраснело, на стол закапали крупные слезы, из носа свесилась длинная сопля, – шоколадки начал ронять на пол, – сиплым голосом выдавил бывший санитар.
Я вскочил со стула, сильно ударившись коленом о стол, и захромал в сторону двери, выводящей наружу. Была ли то эпилепсия, или произошел приступ астмы, в любом случае, я не собирался оказывать первую помощь, решив предоставить это почетное право санитару, который первым откроет дверь. Но мой кулак, готовый застучать в металлическую поверхность, замер в воздухе, не дойдя до двери. Обернувшись, я подтвердил зародившееся предположение, это был всего-навсего смех. Семен смеялся, вспоминая ситуацию.
– Ну и напугали же вы меня, – сказал я, подбирая с пола блокнот.
– Шоколадки на пол посыпались, – продолжал давиться смехом Семен, – вы поняли? Доктор какал прямо там, где стоял!
Павлихин принялся издавать звуки, с какими когда-то испражнялся доктор, по счастью воспроизводилось это ртом. На мой взгляд, смешным все это совершенно не звучало, и я попытался остановить его, – и чем закончилось такое представление?
– Потом снова моргнул свет, – закончил Павлихин, пытаясь вытереть слезы плечами, – Михаил Васильевич натянул штаны и быстро убежал.
Бросив взгляд на часы, я заметил, что наша беседа длится уже третий час, вместо отведенного мне единственного часа. Как говорится, пора было и честь знать.
– Так что за голоса вы постоянно слышите? – задал я последний вопрос.
С Павлихина разом слетело веселье, напротив меня снова сидел осунувшийся и больной человек. Из бывшего санитара психиатрической клиники он превратился в типичного психа, засунутого наспех в больничную пижаму, каким я его при входе и застал. Но глаза при этом больше не бегали по стенам, они со злобой смотрели на меня.
– А ты спроси об этом у длинного Стаса, готов поспорить, что он не просто так себе палец откусил!
Про откушенный палец я ничего спрашивать не стал, хоть о открыл рот от изумления, увидев марлевую повязку на правой руке. Не берусь утверждать с вероятностью сто процентов, но мне показалось, что большой пальца под этой повязкой отсутствует. Я стучал минут пять, прежде чем вернулся неестественно-высокий санитар и открыл дверь, ведущую наружу. Мне хватило одного взгляда, которым длинный Стас одарил меня, чтобы воздержаться от излишних вопросов…
