–Знаете, Слава, самые лучшие жены – это хохлушки. Смирнов был близок с несколькими хохлушками, но более привлекательными казались неизведанные еще девы Востока. Так вечный холостяк, представлявшийся с цыганским акцентом и плясовым выходом:
– Молодой, холостой, не зарррегшистрированный,– походя, узнал в каком направлении поворачивать голову в следующем пятидесятилетии.
А что же Владимир Андреевич? В лаборатории его давно нет, но о былых в ней днях и делах он поведал в письмах к Смирнову. И что же было, как он воспринимал их, ворвавшихся в его детище, как вспоминал то время?
В 1980 г. Владимир Андреевич восстанавливал здоровье в Институте кардиологии, и врачи категорически запретили ему работать с радиоактивными веществами, чем воспользовались ректор Вейс и проректор по научной части Страков. С последним Бакалеенко согласовывал многие вопросы, в том числе, покупку роликового стенда Смирнова у РВЗ, размещение его в лаборатории на Вальню, 10. Руководители института вынудили Владимира Андреевича написать заявление об уходе с должности научного руководителя на должность с.н.с. Естественно, что освободившееся место было подготовлено для Бакалеенко. В это время Стреляева избрали парторгом кафедры Детали машин и он объявил, что все, что делает с.н.с. Гришко уже не имеет ценности. Придя в лабораторию с заведующим кафедрой, Стреляев заявил:
– Мы решаем теперь. Надо работать на республику.
Смирнов, встретив Стреляева через десятилетие, не зная описанной предыстории, разговорился с ним, поинтересовался о деятельности. Оказалось, что Володя давно ушел с кафедры, занимается торговлей, открыв маленькое кафе под лестницей Дома спорта, что для времен перестройки не было удивительным. Смирнов рассказал о тяжелом состоянии здоровья Владимира Андреевича и предложил ему:
– Володя, вот номер телефона Владимира Андреевича в Израиле, позвони своему научному руководителю, ему будет, конечно, приятно услышать голос ученика. – Смирнов написал Владимиру Андреевичу о встрече с Володей, на что тот в своем письме описал историю с визитом Стреляева в лабораторию и заключил:
– Представляете, как вы ошарашили его вручением моего телефона. Бакалеенко все же не доходил до такой наглости. Он мог попытаться украсть результаты работы, которую мы вели с Шоком, мог подстроиться под благодетеля (помните, перед защитой второй оппонент Бакалеенко – Николай Харитонович приехал в Ригу на день раньше и Бакалеенко, увидев, что его плакат не подтверждает критерия заедания по оппоненту, кинулся его подгонять). Кроме того, он был трусоват, и только поддержка Стракова его вдохновляла. Черт с ними! Хватит!
Смирнов, водворившись со своим стендом в лабораторию, не раз задумывался:
– Каково состояние Владимира Андреевича, сидящего одиноко в комнатке под крышей дома, тогда как внизу, под ним, на первом этаже звучит роликовый стенд, на котором ведутся неведомые ему исследования. Тогда как прежде он, и только он, придумывал темы работ для целых пяти аспирантов, планировал и входил в планы работ нескольких Союзных министерств. Одно утешало Смирнова, что Владимир Андреевич закончил ведение экспериментальных работ, его зубчатый стенд тихо простаивал, активированных шестерен на нем не было. Иногда Смирнов оправдывал свое вторжение со стендом в лабораторию, как легкую месть, вспоминая участие Владимира Андреевича в изгнании Смирнова с кафедры Детали машин. И все же, на душе не было чистого покоя. Обижали они, молодые, загоняли создателя лаборатории, пожилого, больного бывшего научного руководителя в тяжелое душевное состояние. Неблагодарные.
