В городе Марфа устроилась работать в ресторане «Сосновая роща». Была сперва посудомойкой, потом и гардеробом заведовала, и курьером бегала… В «панелях» нашёлся для неё жилой угол – у одинокой старушки.
Однажды Лыко подозвал девицу и сказал:
– Ты же в медицинский поступала…
Та утвердительно кивнула.
– Целителем хотела стать?
Марфа опустила голову.
– Так вот, – продолжил он, – не хочешь ли получить настоящую практику в большой хорошей больнице? У нас там из реанимации в палату перевели одного нашего друга и надо за ним поухаживать, помочь на ноги встать.
Она ответила согласием.
У Лыка был намётанный глаз. Он сразу понял, что лучшей сиделки для Сулеймана не найдёшь. Роза Касимовна? За ней самой нужен был уход. Она могла только изредка навещать сына.
С чем столкнулась Марфа в больнице, пером не описать. В одноместной палате нейрохирургии, куда поместили Сулеймана, она дневала и ночевала. Благо, для сиделки там была предусмотрена кровать. Но пользоваться ею почти не приходилось. Ночью пациент не спал, он постоянно порывался уйти домой, бежать в какое-то поле… Самого ноги не держали. Нёс откровенную бредятину, не связанную с его реальной жизнью. Разумных слов не понимал. Вначале его привязывали к кровати, позже Марфе приходилось применять физическую силу, бороться в прямом смысле слова. Ребята порой подменяли её, но после первой же ночи, полной единоборства, ретировались – подыскивали себе на будущее замену. Непосильно было не физическое его сдерживание в специальной кровати с невысокими заградительными решётками по бокам, а безостановочный поток бессмыслицы, от которого мог любой с ума сойти.
Не подлежит описанию, как Марфа кормила его из ложечки, как служила подпоркой, когда он волочил непослушные ноги свои вдоль стен с перилами, каких усилий – не грех сказать! – стоило пробить каменную пробку, образовавшуюся от длительного застоя кишечника… Да не перечислить всего того, что вдруг взялось, казалось бы, ниоткуда!
Доктор Иван Иванович Калинкин сказал простым, доходчивым языком:
– Травма у Сулеймана серьёзная. Трещина черепной коробки от затылка до лба. – И добавил: – Организм молодой, будем надеяться. Время и терпение, время и терпение… А мы тут делаем всё возможное.
Время шло, неделя за неделей, и казалось, что он никогда уж в себя не придёт. Да, понимал команды: открой рот, поработай кулачком перед уколом, не шевелись – систему ставим… Но в то же время продолжал такие фантазии выдавать в своих длительных монологах, никакой профессиональный сочинитель не перекроет.
Однако на исходе четвёртой недели он вдруг заговорил осмысленно.
– Ты кто? – спросил он.
– Я Марфа, – ответила Марфа.
– Может, Марфуга[6]?
– Нет, Марфа. Сиделкой около тебя сижу. А ты в больнице находишься.
– Это я знаю, что в больнице. А где мама?
– Она дома. Вчерась только у тебя была.
– Вчера?
– Да, да, вчерась.
– А сегодня какое число?
– Пятый день января сёдня.
– Что… уже Новый год наступил?
– Наступил. Мы его с вами вдвоём отпраздновали.
– Каким образом?
– Я вас отпустила. Шагнула к столу, чтобы соку налить, а вы у меня за спиной через заграждение уже успели перелезть и упали на пол.
– Да?
– И нос разбили. Я на переносицу пакет йогурту из холодильника прикладывала, кой-как кровь остановилась.
– Значит, проводили старый год?
– Ох, проводили, проклятый!
Больше Сулейман ни о чём не расспрашивал. Закрыл глаза, переваривал услышанное.
