Ирония, грусть и ностальгия. Двадцать шесть рассказов и одна повесть - страница 25
Однако хитрому и нахальному котяре удалось поработить далеко не всех на этом судне.
Судовой щенок-подросток по кличке «Персик», например, остался совершенно безразличным к неожиданной смене власти.
Едва Бандера, в свойственной ему, наглой и циничной манере попытался заявить о своих исключительных правах на верхней палубе, то сразу же получил добрую трёпку в ответ. Под натиском более крепких лап и клыков, Бандера, изловчившись напоследок нагадить Персику: «по- маленькому» – в будку, а «по-большому» – в миску, навсегда убрался под защиту крепких дверей и переборок.
Вахтенного штурмана, который имел удовольствие наблюдать с верхнего мостика финальные аккорды кошачье-собачьей войны, едва не хватил удар от хохота!
Но зато во внутренних помещениях судна, благодаря мощной протекции авторитетного Петровича, котяра чувствовал себя спокойно и вольготно.
…Лёха открыл глаза и, по многолетней привычке, посмотрел напротив. Федул тоже не спал. Они синхронно взглянули на часы.
– Десять часов, – сонным ещё голосом сказал Лёха, – встаем?
– Пора! – бодро отозвался Федул. – Всё равно, скоро обед…
– К Петровичу? – привычно спросил Лёха.
– А есть другие варианты? – ухмыльнулся Киргиз.
Всё у них было давно расписано годами совместной работы и жизни в море.
Здесь необходимо сделать небольшое лирическое отступление…
…Нижняя палуба, где находилась сейчас вотчина Петровича и куда направлялись наши неразлучные друзья, получила название «моржовой» среди моряков- старожилов этого судна. На все Лёхины расспросы о причинах происхождения такого странного названия, старожилы лишь ухмылялись.
– Выйдем в рейс – сам всё поймёшь! – недовольно буркнул угрюмый и малообщительный боцман Кузьмич и тоже усмехнулся, явно что-то вспомнив.
И Лёха, действительно, быстро всё понял, едва их «Принцесса» покинула гостеприимный корейский порт, вышла в открытое море и судно начало основательно валять из стороны в сторону.
Всё дело оказалось в большом фекальном танке, который располагался прямо под этой-самой палубой, где находились несколько жилых кают, столовая команды и камбуз. Об массивную железную крышку этого люка, Лёха не раз спотыкался, проходя в столовую и обратно, но никогда бы сам не догадался о том, какой неожиданный сюрприз она под собой скрывает.
Корейская говновозка приходила к ним строго по расписанию, и её график никогда не совпадал с датой их выхода в море. Откатывать что-либо за борт в порту было строго-настрого запрещено под страхом крупного штрафа, поэтому первые пару дней, до тех пор, пока содержимое танка не откатается в море, а сам танк основательно не промоется, на нижней палубе стояла жуткая вонь.
Живущие там моряки были просто вынуждены постоянно ходить с ватными тампонами в ноздрях, становясь похожими на моржей, гнусаво матерящих америкосов-извращенцев. Главным «моржом» стал, естественно, Петрович, которому, кроме всего прочего, приходилось ещё и работать в столь сложных атмосферных условиях.
По причине постоянно торчавших из носа кандея ватных тампонов, его густой и сочный бас приобрел некий гундосый оттенок.
Лёха с Федулом, подкравшись к переборке, отделяющей вотчину Петровича от остальной части нижней палубы, судорожно тряслись в беззвучном хохоте, слушая, как их суровый и авторитетный Гуру, виртуозно и гнусаво материл американских корабелов, их Президента и всю Америку в целом…
Парни, спустившись на «моржовую» палубу, застали там живописную картину.