Иронический дискурс трактуется как частотная речеактовая реализация иронии, коррелирующая со специфическими свойствами личности говорящего. Способность продуцировать и воспринимать иронические высказывания является присущей каждому человеку [Варзонин 1994: 51], однако эта способность во многом зависит от образования, интеллектуального и культурного уровня.
Дискурс часто протекает по заданным образцам, что облегчает его участникам выбор определённых стратегий коммуникативного поведения. Отклонения от «типичных» дискурсивных действий становятся значимыми; они возможны постольку, поскольку нарушающий коммуникативные стереотипы понимает, что адресат воспримет их как значимые, несущие дополнительную смысловую нагрузку. Вместе с тем даже, казалось бы, стандартизированные формы могут приобретать новые значения и выполнять новые функции в дискурсе.
Инструментальный подход предполагает, что ирония является свойством конкретного текста или высказывания, и в этом смысле, как и любой инструмент, существует самодостаточно и независимо от участников дискурса.
Другой взгляд на природу иронии предлагают теории, где возникновение иронического смысла, как уже отмечалось, становится результатом взаимодействия коммуникантов. Ирония становится возможной благодаря тому, что между выраженным и скрытым значениями высказывания есть определённые отношения, так же как есть отношения и между людьми, различными высказываниями, интенциями и их интерпретациями. Здесь соблюдается принцип кооперации Г. Грайса [1985] – вклад на каждом шаге диалога должен соответствовать совместно принятой цели. Ирония представляет собой результат активных дискурсивных действии как со стороны говорящего, так и со стороны адресата, поскольку появление иронии в равной степени зависит и от интенции говорящего, и от интерпретации высказывания адресатом.
Как уже отмечалось, иронические высказывания могут оказаться таковыми намеренно или ненамеренно, когда автор не имел намерения передать иронию, но его высказывание было интерпретировано слушателями как ироническое, оно может считаться ненамеренно ироническим. Намеренная ирония требует больше времени для распознавания, чем ненамеренная: «Ап utterance is considered an unintended irony in case it is unintended literally but is perceived as ironic by overhearers. Intended ironies take longer to read than their unintended equivalents» [Giora, 2001: 176]. R. Giora приводит пример одного и того же высказывания, которое, в зависимости от контекста, может быть расценено как намеренно и ненамеренно ироническое: «I would never be involved in any cheating» («Я бы никогда не стал жульничать на экзамене»), говорит студент-отличник, обвиненный в том, что давал списывать на экзамене своему товарищу, который благодаря этому получил незаслуженно хорошую отметку. Это высказывание воспринимается как ирония вне зависимости от того, сознавал ли студент, что его товарищ списывает или это произошло случайно, незаметно для него. В любом случае, учитывая очевидность плохой подготовки товарища и его неспособность сдать экзамен собственными силами, заявление отличника, вольно или невольно оказавшего помощь, звучит комично.
О том, что комический (в частности, иронический) эффект является совместным продуктом деятельности автора и адресата в процессе языковой игры, говорит В.И. Шаховский, отмечая, что языковые игры осуществляются внутри эмоциональной рамки высказывания, стартовой границей которой является эмоциональный мотив говорящего, а финальной – эмоциональный коммуникативный эффект: гедонистический для говорящего и, как правило, комический для рецепиента» [Шаховский 2008: 354]. Здесь мы можем говорить о том, что ирония является также перлокутивным актом, поскольку вызывает изменения в сознании (мыслях и чувствах) адресата.
