– Почему я? А не Габриэль? – задалась вопросом та. Однако ногу, поставленную на грязь минутой ранее, всё же прибрала обратно в салон.
– Потому что Габриэль знает, как выглядит огон, а вы нет.
– Что ж, ладно, детишки… Ваша взяла! – Женщина выставила из машины молоток. – Тогда передаю свои обязанности тебе, Габриэль! И нечего щадить злодея!
Габриэль натянуто улыбнулась:
– Как скажите, миссис Уоткинс…
Из-за того, что церковь располагалась вдали от ближайшего поселения, жилые огни, как это бывает в никогда не засыпающих городах, здесь не сияли. Под дождливым небом, без единой звёздочки, холм на Гринвелли проваливался в беспросветную тьму. Карманный фонарик Габриэль едва справлялся с тем, чтобы освещать дорогу. Он высветил за стеной ливня развалины – когда-то белый фасад, облезлый и потемневший с годами, обзаведшийся ноющими шрамами в виде трещин. С главной башни от самого шпиля, где прежде стоял обожженный молнией крест, сходило чёрное пятно. Из центрального круглого окна над главным входом на Габриэль и Адама недружелюбно посматривали потемки.
Восточная стена, принявшая на себя удар бомбы в сорок пятом, отверзалась дырой.
Адам и Габриэль перешагнули каменные развалины и попали в главный зал.
За половину столетия от пола здесь мало, что сохранилось. Там, куда ежедневно попадал свет, густо проросла сорная трава, меж прогнившими досками и плитами струились болотистые ручейки. Габриэль пару раз споткнулась о предполагаемые останки скамьи, пока возилась с заедающим фонариком. Её ступня почти погрязла в яме – в маленьком грязном озерке воды на месте осадка земли.
– Стой! Не ходи дальше! – предостерёг Адам. – Там яма.
Фонарик промигался и вновь вспыхнул. Габриэль навела его себе под ноги и ухнула.
– И как только ты её заметил?
В искусственных бликах фонаря виднелась зеленоватая жижа. Как глубоко в землю уходило это мини-болото можно было определить, разве что проткнув его поверхность палкой, ну или, как чуть не произошло в случае с Габриэль – наступив в него ногой. Стоило отвести свет в сторону и наполненная жидкостью яма превращалась в омут, полностью сливающийся с блестящими влагой тенями церковного зала. Фонарь любопытно взметнул свет на лицо спутника.
– Не свети на меня! Собьешь настройки! – проворчал Адам, морщась. Волосы, ещё пару часов назад грязно-серые от вымывающейся краски, после последней прогулки под дождём стали светлее ещё на два тона.
Пришелец скинул размокший, что тряпка, пиджак на спинку скамьи, а рукава рубашки немного завернул, потому что те изначально сидели длинновато по его руке.
– Какие ещё настройки? – в голос удивилась Габриэль. – Только не говори, что ты умеешь видеть в темноте?
Свет фонаря поник к земле, моргнул на ботинках. Тем не менее этого вполне хватало, чтобы не потерять Адама в темноте. Только сейчас Габриэль обратила внимание, что его глаза были без линз, а датчик на виске мерцал голубым, в то время как ксионец колдовал над настройками чувствительности зрения. Когда его глаза на мгновение полыхнули, как у кота во мраке, Габриэль всю покоробило:
– Ты вообще человек?! – спросила она, не подумав.
– Нет же, – ответил Адам, сочтя вопрос глупым. – Я ксионец, забыла?
Габриэль, которая имела в виду нечто другое, перестроила вопрос:
– В смысле… ты точно живое существо? Не… не какой-то то там робот?
Адам смахнул налезающие на глаза волосы и улыбнулся.
