Он сморщил нос.
– Тут воняет, как… – Хью замолк, заметив меня и Тома. Приоткрыв рот, он покосился на моего учителя.
Двигаясь со всей возможной осторожностью, я оттолкнулся от пола и встал перед ним. Том стоял рядом со мной, неподвижный, как изваяние.
На лбу мастера Бенедикта вздулась тёмная вена. Когда он заговорил, его голос был холоднее льда.
– Кристофер?
Я судорожно сглотнул.
– Д-да, учитель?
– Что я пропустил? Войну?
– Нет, учитель.
– Может, диспут? Дискуссию о придворной политике? – Его слова источали сарказм. – Пуритане опять захватили парламент и свергли нашего недавно вернувшегося короля?
Моё лицо горело.
– Нет, учитель.
– Тогда, может быть, – процедил он сквозь зубы, – ты объяснишь мне, зачем, во имя Господа, вы застрелили моего медведя?
– Я не хотел, – сказал я. Том, стоявший рядом, энергично кивнул. – Это вышло случайно.
Мой ответ, казалось, разозлил учителя ещё сильнее.
– Ты целился в бобра, но промахнулся?
Не осмеливаясь говорить, я молча указал на котёл, всё ещё стоявший на столе у камина. Несколько секунд мастер Бенедикт молчал. Затем он проговорил:
– Вы стреляли свинцовыми пулями… в железный котёл… с расстояния шести футов?
Я посмотрел на Тома.
– Я… мы… да?
Учитель закрыл глаза и прижал руку ко лбу. Затем наклонился ближе.
– Томас, – проговорил он.
Том дрожал. Мне подумалось, что он вот-вот рухнет в обморок.
– Да, сэр?
– Ступай домой.
– Да, сэр.
Том отступил, неуклюже кланяясь снова и снова. Он подхватил со стола свою сорочку и выскочил на улицу. Дверь захлопнулась за его спиной.
– Учитель … – начал я.
– Закрой рот! – рявкнул он.
Я повиновался.
Абсолютно нормальное явление, когда ученик – в данном случае я – получает крепкую, от души, порку. Но за три года, что я прожил с мастером Бенедиктом, он ни разу меня не бил. Никогда. Это было настолько необычно, что я провёл целый год под его опекой, прежде чем понял: он действительно меня не ударит. Том, который каждый день ощущал на своей шкуре тяжёлую руку отца, полагал, что это несправедливо. Я же думал: более чем справедливо, учитывая, что свои первые одиннадцать лет я провёл в сиротском приюте при госпитале Христа, где воспитатели раздавали оплеухи, как конфеты на охоте за пасхальными яйцами.
Иногда мне хотелось, чтобы мастер Бенедикт ударил меня. Но вместо этого, если я делал что-то не так, он просто на меня смотрел. Его разочарование проникало внутрь, словно червь, погружаясь в самое сердце и оставаясь там.
Как сейчас.
– Я доверял тебе, Кристофер, – сказал он. – Каждый день. Доверял нашу лавку. Наш дом. И вот как ты к этому отнёсся?
Я повесил голову.
– Я… я не думал…
– Это же очевидно! – вспылил мастер Бенедикт. – Пушка! Ты мог выжечь себе глаза. Трубу могло разорвать. А если б ты действительно попал в котёл – и Господь, видать, правда благоволит к дуракам, потому что я не понимаю, как ты ухитрился промахнуться – я бы отскребал твои остатки от стен до самого Рождества. У тебя вообще нет мозгов?
– Простите, – промямлил я.
– И ты застрелил моего чёртова медведя.
Хью фыркнул.
– Не поощряй его, – сказал мастер Бенедикт. – Он и так мне прибавил седых волос.
Хью примирительно вскинул руки. Мастер Бенедикт обернулся ко мне.
– И если уж на то пошло, где ты взял порох? – спросил он.
– Я его сделал.
– Сделал?
Он, казалось, только что заметил банки на столе. Затем увидел пергамент с шифром, который мы с Томом оставили возле них. Мой учитель посмотрел на него, потом перевернул. Я не мог прочитать выражение его лица.
