– Сашка, у тебя есть что-нибудь послушать?
– Есть “Кино”, “Агата Кристи”, “Чайф”.
– Понятно.
Стандартный суп-набор…
– А что-нибудь поинтереснее?
– Например?
– Ну, типа вот этого.
Я засунул ему в ухо наушник. В плеере играла “Lacrimosa”.
– Это че за симфония такая? – Воробей поморщился.
– Это готик-рок.
– Нифига на рок не похоже. Уфф… Они на немецком, что ли, поют?
– Ну да.
– И тебе нравится эта хрень?
Я уже хотел отстать от него, но Надя в очередной раз метнула взгляд в мою сторону и, казалось, была готова опять сорваться с места.
– Хорошо, давай попробуем вот это.
Я поменял кассету в плеере.
Только бы продержаться до конца перемены.
– А это че?
– “Therion”. Направление – симфонический металл.
– Ну, тут, конечно, поживее. – Воробей недоуменно приподнял бровь. – Но они ж там хором поют…
– Тебе не нравится?
– Честно?
– Понятно.
Я достал еще одну кассету.
– Тогда последняя попытка. Моя любимая на сегодня. Так что буду признателен, если соврешь. Эта кассета мне просто чудом досталась. Их практически нигде не продают.
– Ну, давай, – Сашка вздохнул и опять засунул наушник в ухо.
– Слушай, так этих я знаю! – воскликнул он с облегчением. – Это ж Metallica, только без слов.
– Не, чувак. Это Apocalyptica, каверы на Металлику на виолончели.
– Неплохо. Только Металлика все равно лучше.
Надя все-таки подошла к нам. Я посмотрел на нее, пытаясь сделать взгляд посуровее.
– Чего тебе, Ступакова? – громко спросил я.
Многие обернулись. Кое-кто одобрительно хмыкнул. Я чувствовал себя гадко. Надя опустила глаза и шумно выдохнула. Потом развернулась и зашагала прочь.
Она оставила попытки подойти, но взгляды ее стали еще более пронзительными.
Почти неделю удавалось избегать разговоров с Надей. Мы сидели в разных концах класса. Я не подходил, и она тоже больше не пыталась заговорить со мной. Я уже привык сидеть за последней партой с Сашкой, которого почти сразу начал называть Воробей, но его это, кажется, только веселило. Я проводил с ним много времени, и мы быстро сдружились.
Обычно мы встречались с Воробьем в сквере по дороге в школу и болтали о том о сем. Я неизменно подначивал его на разговоры о рыженькой Вике – его безответной любви. И он делился самым сокровенным, ничего не подозревая.
– Я в нее влюблен чуть ли не с первого класса, представляешь? Мы даже дружили раньше… пока она не решила, что я ее недостоин. Она живет тут неподалеку, в соседнем дворе. Каждое лето мы тусим в одной компании, и между нами опять… все налаживается. Но как только начинается школа, она перестает меня замечать, – Сашка тяжело вздохнул и пнул пустую пачку из-под сигарет. Он их вечно где-то находил. Увидит, и обязательно пнуть надо. – Я не могу ее понять. Она ведь классная девчонка… И что мне со всем этим делать?
Да выкинуть ее надо из головы раз и навсегда. Тут все ясно.
Ему я, конечно, такого не сказал.
– Попробуй пригласить ее куда-нибудь.
– Ха! Пригласишь ее… Да к ней вообще не подойти, когда она со своей свитой. Они потом месяц надо мной стебаться будут.
– Ну, не знаю. Может, напиши ей тогда?
– Нет! – Сашка поморщился. – Я уже писал как-то… Она эту записку чуть ли не всему классу прочитала.
Вот зараза! Какого черта ты все еще о ней думаешь?
Я бы, пожалуй, избавил тебя от бесполезных страданий, только что же мне есть тогда?…
– Ну подожди, может быть она еще… разглядит тебя.
Или пожалеет, когда в очередной раз станет скучно.
