Юрий Михайлович склонился надо мной и потрогал лоб. Ладонь у него была влажной, неприятной.
– Ну что, голодный, наверно!? Неделю ведь пролежал, все бредил. Не ел, не пил. Как без питания-то совсем? Голодный?
– Нет. Я в порядке. Я сыт, – я сел в постели.
– Вот тебе здрасте… А всю неделю как стонал: “Есть хочу”! Вчера только затих, на поправку пошел. Мы с Наденькой от тебя не отходили.
Тут только я заметил хрупкую фигурку в кресле, свернувшуюся калачиком. Юрий Михайлович посмотрел на девочку.
– Устала, спит бедная. Да и я устал за эту неделю. Ох, и понервничали мы, Тимофей.
– Заберите Надю, пускай домой идет. Я уже в порядке.
– Да будить не хочется. Спит так сладко.
– Заберите. Пусть в другой комнате спит.
– Что ж, раз она тебе мешает.
Юрий Михайлович поднял Надю. Она не проснулась. Ее тонкая рука свесилась и раскачивалась, когда директор понес девочку к дверям.
– Может тебе что-то нужно?
– Принесите мой плеер и пару кассет, если можно.
Директор кивнул.
– Я пришлю к тебе Верочку с бульоном, – бросил он, протискиваясь в дверной проем. – Поправляйся.
Мой второй день в школе… Всего лишь второй день.
Я стоял за углом, дожидаясь назначенного часа. Когда до звонка осталось пять минут, я, скрипнув зубами, тронулся с места. Успел как раз вовремя, залетел в кабинет вместе со звонком. Опустив взгляд, лишь бы только не попасться ей на глаза, я протиснулся в конец класса.
– Тут свободно?
Остроносый оторвался от учебника географии.
– Свободно, садись, – дернув плечом, ответил Воробей.
Начался урок географии. Молоденькая учительница проверяла присутствующих. “Невинный… Тимофей,” – она метнула кокетливый взгляд в мою сторону.
– Ну и фифа, – хмыкнул я.
– Ага, – улыбнулся Воробей. – Наша Любовь Александровна. Мы ее Фифой и называем.
Фифа цокала туда-сюда, то к карте, то к доске, записывая народонаселение какого-то государства. Добрая половина мальчишек пристально следила за каждым движением сиреневой юбки. Вторая была адептами белой шёлковой кофточки, точнее, выреза на этой самой кофточке… Девчонки тоже смотрели с благоговением, словно повстречали музу. Энергия тонкими струйками поднималась к потолку. Я облизнулся от удовольствия. По всему выходило, география станет любимым предметом.
– А ты где две недели пропадал? – поинтересовался Воробей, не отрываясь от учительницы.
– Да так, гриппом болел.
Весь урок я пытался сосредоточиться на поклонниках Фифы. Но аппетит портился, как только бывшая соседка оборачивалась, чтобы в очередной раз впериться в меня дотошными туманно-серыми глазами. Каждый раз я ощущал невероятное смятение, как будто пойман на месте мерзкого преступления. Никогда ни один человек не производил на меня такого действия. Внутри что-то дергалось, и я чувствовал, что снова теряю контроль над собой. Это пугало и изматывало. Хотелось бежать, бежать как можно дальше, чтобы не чувствовать этого разоблачающего взгляда, который, словно хлыстом, стегал всякий раз, когда она оборачивалась. Но не мог же я, в самом деле, опять сбежать с урока! Не получится все время бегать от нее. Я должен что-то придумать, каким-то образом заставить отвязаться от меня.
Я с нетерпением ждал конца урока, но лишь прозвенел звонок, Надя встала и уверенным шагом направилась ко мне. Одним движением я смел вещи в сумку и, словно вор, бросился бежать из класса по соседнему проходу.
Наши догонялки продолжались весь день. На переменах я приклеивался к Воробью и, не отставая ни на шаг, заваливал вопросами о всякой ерунде, лишь бы не дать Наде вклиниться в наш разговор.
