Профессор лишь покорно пожал плечами…
Пообедав в одном из ресторанов, Шамсиев и Вахрамеев вернулись в прокуратуру. Вахрамеев всю дорогу молчал, отнюдь не выражая своим видом удовлетворения и от только что состоявшейся встречи с профессором, и вообще от всего, чем они занимались. Видимо, он пока еще не понимал ни действий, ни истинных намерений Шамсиева. Молчал он и по возвращении в кабинет.
Шамсиев видел, что молодого следователя что-то тревожит, не дает собраться с мыслями и взяться по-настоящему за дело. И он теперь решил, что наступило время вызвать его на откровенный разговор, прийти к единому мнению, работать сообща или же, как говорят, разойтись в разные стороны, мирно расстаться. Он отдавал себе отчет в том, что их дальнейшее сотрудничество возможно лишь при условии полного взаимопонимания, без которого в любом деле не продвинуться вперед ни на шаг.
– Послушай, Сережа, – начал он, когда они немного передохнули, сидя в креслах. – Не знаю, прав ли я, но меня почему-то не покидает ощущение, что ты скептически оцениваешь мои нынешние действия и в мыслях, возможно, даже осуждаешь их…
Вахрамеев словно только и ждал этого момента.
– Признаться, Булат Галимович, я все пытаюсь понять, чем вызван ваш повышенный интерес к этому Борину, – сказал он, посмотрев прямо в глаза Шамсиеву. – Пытаюсь, но никак не могу. Возможно, я просто дилетант…
Шамсиев улыбнулся в ответ, но эта улыбка продержалась на его лице недолго. Он вздохнул, задумчиво скрестил на груди руки и заговорил, медленно и взволнованно роняя слова:
– Видишь ли, Сережа, за свои годы работы в следственных органах я хорошо усвоил для себя одну истину. Мы, следователи, увлекаясь иногда главными, стержневыми вопросами, упускаем мелочи, незначительные на первый взгляд детали. И, когда начинаешь потом анализировать эти мелочи, детали, всплывает вдруг интересная информация. Так вышло и в данном случае. Читаю я ваше дело, все как будто идет своим чередом, ничего не упущено, а тут попадается мне на глаза список, трое свидетелей в нем и ни один не допрошен. Как так, думаю, ведь для чего-то включили их в этот список. А потом дальше – больше. Вижу, фигурирует в деле этакий благопристойный старичок, известный режиссер, старый холостяк. И произошла с ним, оказывается, странная история, подвергся он нападению на окраине города. И все так путано. Какие-то противоречивые объяснения, забытые обстоятельства, детали… Но самое интересное произошло потом, в театре. Старик ни с того ни с сего пугается букета роз, которые преподносит ему цыганка. Помнишь, букет роз возле трупа Аристовой?.. А потом, когда пошли криминальные, так сказать, сценки спектакля, ему и вовсе становится плохо… Вывод один: старика гнетут какие-то тяжелые воспоминания, связанные или с его прошлым, или настоящим. И воспоминания эти навевает ему не что-нибудь, а конкретный образ, образ женщины, красивой, гордой, страстной… А тут еще выясняется, что старик болен неизлечимой болезнью, пребывает в состоянии душевного неравновесия, избегает врачей, не хочет лечиться, чтобы хоть немного продлить себе жизнь… Разве не достойно все это внимания? А ты говоришь, повышенный интерес…
Вахрамеев, казалось, был шокирован ходом его мыслей. Но, как всякий следователь, он имел профессиональное самолюбие и потому не хотел сдаваться без боя:
– Но неужели ничего больше в материалах следствия вам не показалось интересным?
