Рождественский сочельник. Воет, гудит непогода, сыплет в лица прохожих мелкой морозной пылью. Но на улице, несмотря на ненастье, шум и движение. Маленькая девочка пробирается сквозь толпу. Лицо ее бледно и озабоченно. Быстро проходит она улицу за улицей и останавливается наконец перед большим домом с широким подъездом.
– Здесь живет начальник конно-железной дороги? – робко спрашивает она у швейцара.
– Здесь. Иди по черной лестнице во второй этаж, направо.
Правая дверь второго этажа была открыта. Настя проскользнула в нее и остановилась на пороге кухни. Кухарка в белом переднике стояла у плиты, мешая что-то в большой кастрюле.
– Анна Алексеевна, что же так долго? – раздался вдруг звонкий детский голосок, и в дверях кухни показалась девочка лет восьми, одетая в белое платье с лиловым поясом. – Что же так долго? Ах, что за девочка?
И прежде чем кухарка успела повернуться в Настину сторону, девочка очутилась около двери.
– Ты, верно, к папе из приюта?
– Нет, – отвечала Настя, – мне нужно того господина, который главный в конно-железных.
– Так это мой папа. Пойдем, папа дома, – и, взяв Настю за руку, она повлекла ее за собой.
– Барышня, барышня, Женечка, пусть девочка здесь подождет.
Но Женечка не слушала и вела Настю по длинному коридору. Она остановилась у двери, отворила ее и, оставив Настю в большой, богато убранной комнате, убежала. Прошло несколько минут тягостного ожидания. Вдруг в комнату вошла Женя, а с ней высокий господин средних лет.
– Вот девочка, – сказала Женя, взяла Настю за руку и подвела к отцу. Настя собрала всё свое мужество.
– Господин начальник, – сказала она робко, – папа мой не виноват, это я положила блины на скамейку.
– Какие блины, девочка?
Тут Настя не выдержала и зарыдала, закрыв лицо руками и вздрагивая всем телом. Господин растерялся, не понимая, чего хочет от него эта маленькая девочка. Он опустился на стул, привлек Настю к себе и стал тихонько гладить ее вздрагивающие плечики.
– Перестань, девочка, расскажи нам, кто твой отец и какая беда с ним случилась?
Слова эти были сказаны так нежно и ласково, что Настя скоро успокоилась и начала свой рассказ обстоятельно и подробно. Она назвала линию, по которой ездил ее отец, его номер, имя и фамилию; рассказала, как отец говорил ей: «Настя, Настя, неси блины домой», как дама испортила тальму и контролер пригрозил ее отцу отставкой от должности.
– Господин начальник! Накажите меня, я очень виновата, а папа мой ничего не сделал, – закончила Настя, виновато опустив голову.
Высокий господин молчал. Молчала и Женя, прижавшись к отцу. Няня, вошедшая в гостиную, тихонько утирала слезы.
– Женя, – вдруг сказал господин, – если бы с твоим папой случилось большое несчастье, пошла ли бы ты защищать его, согласилась бы быть наказанной вместо него? А, дочка моя?
– Да, – твердо и серьезно отвечала девочка. Лицо его просияло. Он привлек дочь к себе и сказал ей что-то на ухо.
– Настя, – сказала Женя, – мой папа говорит, чтобы ты больше не плакала. Мой папа не позволит обижать твоего.
Настя со страхом и надеждой подняла глаза на высокого господина. «Да», – прочла она в его ласковой улыбке.
И вдруг все повеселели и заговорили. В комнате точно светлее стало. Так, по крайней мере, казалось Насте, с души которой свалилось тяжелое бремя.
Метель давно улеглась. Ясное небо сияло яркими звездами. По городу несся торжественный звон, возвещавший радость христианскому миру.
