Чувствуя колебания невесты, Шимон звонил утром и вечером. Она приветствовала жениха его родным «шалом», и он радовался, как ребёнок. Как-то в трубке на ломаном русском языке заговорил чужой голос: «Привет, Тина! Я – Вагнер, не композитор!»
«Не композитор Вагнер», а проще Хаим, на правах друга Шимона тревожно вопрошал: «Ты не просишь деньги у жениха – как это понимать? Не доверяешь? Несерьёзно относишься? А, может, всему виной языковый барьер?»
В одном из бесконечных телефонных разговоров Шимон признался: «Ты просто обязана ко мне приехать, ведь о моей предстоящей женитьбе на русской знает весь мой город!»
– Причём здесь город? – недоумевала Тина.
Боязнь совершить жизненную ошибку её не оставляла. Не давали покоя нерадостные мысли, пугала разлука с сыном. Муж Вадим погиб шесть лет назад, оставив Тину тридцати трёх лет вдовой, Марка в трудном подростковом возрасте без отцовского плеча и твёрдого слова. А в стране девяностые, бандитам – лихие, народу – прискорбные. Сыну едва исполнилось восемнадцать, собрался жениться на однокласснице, уже беременная. На Тину всё также засматриваются мужчины, иногда вслед бросят: «И есть же счастливчик, который с ней спит….» А с кем спать-то? Вокруг крепко попивающие холостяки или трезвенники при жёнах…. Она невольно стала просыпаться в пять утра – оказалось, в это время обычно встаёт Шимон. «Не просто телепатия – родство душ!» решила она. После долгой бюрократической волокиты она получила гостевую визу в Израиль.
Предстояло определить любимцев – пекинесов, которых Тина из месячных щенков вырастила до пятилетнего возраста. Беда в том, что их предстояло разлучить. Серебристая сучка Сана улетала с хозяйкой в Израиль, а рыжий кобелёк Султан оставался у родственников. С радостью Тина забрала бы обеих собачек. И Шимон не возражал: площадь его дома и сада, как он уверял, позволяла. Но в его доме хозяйничал пёс мужского пола ризеншнауцер Рокки. А задиристый Султан соперника не потерпит. Однажды он отважно бросился на дога, фривольно понюхавшего Сану. Наглость маленькой шавки возмутила огромного пса. Забыв о своей гордой родословной, он захватил пекинеса в пасть. Спасла Султана буйная шерсть и истеричный визг его хозяйки – дог закашлялся и брезгливо выплюнул наглеца. Тина в слезах принесла своего драчуна домой, как ей казалось, умирать. А «рыжик» отлежался несколько дней и пришёл в себя к неописуемой радости всей родни.
Заранее договорившись с родственниками, Тина пришла к ним с обеими собачками. Славный «рыжик» почувствовал предательство задолго. Отказываясь от взяток в виде угощения и игрушек, он бдительно караулил каждое движением своей хозяйки. Уходя, Тина взяла на руки только Сану. Султан рвался следом, лаял, скулил и царапал дверь. В новом доме его любили и заботились. Но он редко отходил от двери, всё прислушивался в надежде услышать спешащие к нему родные шаги. Через четыре месяца измученное тоскливым ожиданием собачье сердечко остановилось. Тина узнала об этом не сразу – печальную весть от неё дружно скрывали.
Декабрьским вечером на вокзале Тину провожали только самые близкие: сын с будущей женой Настей и подруга Марьяна. Марк был суровее обычного, Настя помалкивала, Марьяна безуспешно шутила. Сославшись на холод, от шампанского все отказались – отъезд Тины в новую жизнь не «обмыли». Прощаясь, она расплакалась, и долго вытирала горькие слёзы в поезде, не замечая удивлённые взгляды попутчиков. Уже утихли соседи по купе, отчаянно храпел мужик на верхней полке, уютно посапывала Сана, тёплым комочком прижавшись к растревоженной хозяйке. Тина забыться не могла. Как же хотелось ей защитить, одарить жалких любимых – сына и его будущего ребёнка! В вечных мечтах о счастье рисовался бескрайний зелёный луг и табун резвящихся под солнцем шелкогривых лошадей – идеальная картина вольницы, радости, невозможности одиночества, всего, что желается родным людям! Под утро Тина забылась, казалось, только закрыла глаза, а уже настойчиво потрясли за плечо.
