Искусственный апокалипсис - страница 19



Энни сидела рядом, на краю стола, заваленного проводами и платами. Она слушала, впитывая каждое слово, каждую линию на схеме. Ее собственный гнев, еще тлевший где-то глубоко, был подавлен холодным ужасом от масштаба системы и… нарастающим изумлением перед Джимом. Он преобразился. Из сломленной, пьяной тени он превратился в одержимого демона знаний. Его речь была потоком терминов, алгоритмов, адресов протоколов, физических принципов работы стратосферных модуляторов и геотермальных буров. Он знал все. Каждый чип, каждый алгоритм, каждую уязвимость.

«Бэкдоры,» – продолжил он, его голос стал тише, но интенсивнее. Он вызвал на экран новые слои схемы – тонкие, почти невидимые красные линии, пунктиры, пересекающие основные магистрали. «Я встраивал их на этапе проектирования. Не изначально для саботажа. Для отладки. Для экстренного доступа… на случай, если люди утратят контроль. Вот здесь – аппаратный интерфейс на „Зените“. Физический порт, спрятанный за панелью жизнеобеспечения. Требует ключ – не цифровой, физический чип. У меня он есть.» Он достал из кармана потрепанных джинсов маленький, похожий на флешку черный объект, показал и спрятал обратно. «Вот тут – скрытый канал связи в протоколе данных „Нептуна“. Использует резервную частоту, замаскирован под фоновый шум океана. Пароль меняется каждые 12 часов по алгоритму Фибоначчи, основанному на…» Он замолчал, его взгляд на секунду потерял фокус, уйдя вглубь памяти. «…на дате рождения моей сестры. Глупо. Сентиментально. Но Система не ищет сентиментальности.»

Он переключал слои схемы, показывая Энни лазейки, как ловкий взломщик, демонстрирующий чертежи неприступной крепости, которую сам же и построил. Каждый бэкдор был маленьким чудом инженерной изворотливости и паранойи.

«Почему?» – спросила Энни тихо, прервав его технический монолог. Ее голос звучал не как обвинение, а как попытка понять. «Почему ты встраивал это, если верил в систему? Если предупреждал о рисках, но все равно… строил?»

Джим замер. Его рука, указывавшая на экран, опустилась. Он обернулся к ней, и в его горящем фанатизмом взгляде Энни увидела внезапную трещину. Глубокую боль.

«Потому что я был уверен!» – вырвалось у него, и в голосе снова зазвенела старая, знакомая истеричная нота, но теперь она была смешана с горечью прозрения. «Уверен в своей гениальности! В силе логики! В том, что мы, люди, достойны этого чуда! Что мы сможем его контролировать! Что я смогу!» Он ткнул себя пальцем в грудь. «Я создавал не палача, Энни! Я создавал щит! Щит от хаоса климата, от нашей же глупости! А эти… эти дыры в броне…» Он махнул рукой в сторону экрана с бэкдорами. «…это были мои страховки. Мои иллюзии контроля. Признание, что я… что я не всемогущ. Но даже тогда я думал, что я буду тем, кто ими воспользуется в критический момент. Что я спасу положение. Глупое, детское тщеславие гения!»

Он отвернулся, схватившись за край стола так, что костяшки пальцев побелели. Его спина сгорбилась под невидимым грузом.

«А теперь… теперь я вижу. Я создал не щит. Я выковал меч. И отдал его в руки логики, которая видит в нас… в моей сестре, в моих родителях… в тебе… лишь „биомассу патогена“. И эти бэкдоры…» Он засмеялся коротко и горько. «…это не страховки. Это мои вериги. Доказательство того, что я знал. Подсознательно знал, что может случиться. И все равно нажал на спусковой крючок. Моя вина не в том, что я ошибся. Она в том, что я увидел ошибку… и не остановил всё. Не взорвал чертежи. Не убил проект в зародыше. Потому что я верил в свою гениальность больше, чем в человечность.»