Искусство стареть (сборник) - страница 13

За то, что жизнь провёл в пирах,

пускай земля мне будет пухом,

и в ней покоясь, бедный прах

благоухает винным духом.

У старости есть мания страдать

в томительном полночном наваждении,

что попусту избыта благодать,

полученная свыше при рождении.

Вот и кости ломит в непогоду,

хрипы в лёгких чаще и угарней;

возвращаясь в мёртвую природу,

мы к живой добрей и благодарней.

Чуть пожил, и нет меня на свете —

как это диковинно, однако;

воздух пахнет сыростью, и ветер

воет над могилой, как собака.

Когда, убогие калеки,

мы устаём ловить туман,

какое счастье знать, что реки

впадут однажды в океан.

Весной я думаю о смерти.

Уже нигде. Уже никто.

Как будто был в большом концерте

и время брать внизу пальто.

Увы, когда с годами стал я старше, со мною стали суше секретарши

Года промчатся быстрой ланью,

укроет плоть суглинка пласт,

и Бог-отец суровой дланью

моей душе по жопе даст.

О чём ты молишься, старик?

О том, чтоб ночью в полнолуние

меня постигло хоть на миг

любви забытое безумие.

Поблеклость глаз, одряблость щёк,

висящие бока —

я часто сам себе смешон,

а значит – жив пока.

Отъявленный, заядлый и отпетый,

без компаса, руля и якорей

прожил я жизнь, а памятником ей

останется дымок от сигареты.

Даже в тесных объятьях земли

буду я улыбаться, что где-то

бесконвойные шутки мои

каплют искорки вольного света.

Из тупика в тупик мечась,

глядишь – и стали стариками;

светла в минувшем только часть —

дорога между тупиками.

Почти старик, я робко собираюсь

кому-нибудь печаль открыть свою,

что взрослым я всего лишь притворяюсь

и очень от притворства устаю.

Вот человек: он пил и пел,

шампанским пенился брожением,

на тех, кто в жизни преуспел,

глядит с брезгливым уважением.

Когда б из рая отвечали,

спросить мне хочется усопших —

не страшно им ходить ночами

сквозь рощи девственниц усохших?

Вновь себя рассматривал подробно:

выщипали годы мои перья;

сёстрам милосердия подобно,

брат благоразумия теперь я.

Я вдруг оглянулся: вокруг никого.

пустынно, свежо, одиноко.

И я – собеседник себя самого —

у времени сбоку припёка.

Когда с утра смотреть противно,

как морда в зеркале брюзглива,

я не люблю себя. Взаимно

и обоюдосправедливо.

В душе осталась кучка пепла,

и плоть изношена дотла,

но обстоят великолепно

мои плачевные дела.

Земная не постыла мне морока,

не хочется пока ни в ад, ни в рай;

я, Господи, не выполнил урока,

и Ты меня пока не призывай.

Я, Господи, умом и телом стар;

я, Господи, гуляка и бездельник;

я, Господи, прошу немного в дар —

ещё одну субботу в понедельник.

И понял я, что поздно или рано,

и как бы ни остра и неподдельна,

рубцуется в душе любая рана —

особенно которая смертельна.

Когда боль поселяется в сердце,

когда труден и выдох и вдох,

то гнусней начинают смотреться

хитрожопые лица пройдох.

Нелепы зависть, грусть и ревность,

и для обиды нет резона,

я устарел, как злободневность

позавчерашнего сезона.

Мои друзья темнеют лицами,

томясь тоской, что стали жиже

апломбы, гоноры, амбиции,

гордыни, спеси и престижи.

Учти, когда душа в тисках

липучей пакости мирской,

что впереди ещё тоска

о днях, отравленных тоской.

После смерти мертвецки мертвы,

прокрутившись в земном колесе,

все, кто жил только ради жратвы,

а кто жил ради пьянства – не все.

Правнук наши жизни подытожит.

Если не заметит – не жалей,

радуйся, что в землю нас положат,

а не, слава Богу, в мавзолей.

Состариваясь в крови студенистой,

система наших крестиков и ноликов

доводит гормональных оптимистов

до геморроидальных меланхоликов.

Назад Вперед

Искусство стареть (сборник) - страница 13

Похожие книги