Исмаил - страница 11

На следующее утро Исмаил поднялся рано. Побрился, торопливо позавтракал и встал перед зеркалом. Мать все приготовила заранее: пиджак, брюки, рубашку и галстук, на котором был узел, завязанный старшиной санитарной службы.

Вначале он надел рубашку и брюки, а когда дошла очередь до галстука, нагнулся, и мать бережно надела петлю галстука ему через голову и укрепила на шее. Исмаил выпрямился. Поместил узел галстука посередине между отворотами воротничка, затянул его и, укрепив на своем кадыке, остался доволен. Потом внимательно осмотрел себя: лоб, брови, щеки, глаза, нос, подбородок, шея – все его черты и члены тела с прибавлением галстука изменили свой вид. Мать была счастлива. Из кожи вон лезла. Подходила справа и слева. Разглаживала складки на рубашке. Приглаживала его волосы на затылке. Поправляла галстук у него на груди и на животе.

Махбуб от возбуждения коротко взвизгивал и невольно взмахивал руками над головой. Мать сзади подала пиджак, чтобы Исмаил надел его. Он сначала вдел в рукав правую руку, потом левую, потом весь пиджак принял на свои плечи и внутри него встряхнул телом. Когда надел ботинки и собрался в путь, мать сказала:

– Будь внимателен, Исмаил.

– Буду!

Махбуб смотрел на него, словно не узнавая. Взгляд Исмаила задержался на брате. Он подошел к нему, погладил его по голове и вышел из дома. Не успел отойти далеко, как услышал топот ног. Кто-то бежал, догоняя его. Он обернулся. Это был Махбуб. Догнал, часто дыша.

– Чего ты примчался, опоздаешь в школу!

– Нет, не опоздаю, видишь, как я бегаю. Ног не разглядишь.

– Да, бегаешь ты быстро.

Тот двумя руками схватил левую руку Исмаила и прижал к своей щеке.

– Можно, я до перекрестка дойду с тобой?

– Хорошо, идем.

Махбуб пошел рядом с ним вприпрыжку, пристально вглядываясь в глаза прохожих, которые попадались навстречу. Махбубу хотелось, чтобы все оценили его брата в этом пиджаке и брюках и с этим галстуком. Особенно хотелось ему, чтобы видели те ученики их школы, которые часто говорили о покрое одежды своих отцов и вообще важничали.

А вот Исмаилу отнюдь не было приятно. В этом новом важном обличье он чувствовал себя очень странно – словно это вообще был не он. Словно он стал кем-то другим. И этого другого он как следует не знал. Не нравился он ему, вздрагивал он от него. Хотелось сбросить этого липучего и навязчивого двойника с плеч на землю. Освободиться. Стать самим собой – в своих повседневных матерчатых туфлях, в полинявших и обтрепанных джинсах «Ли», в белой рубашке с коротким рукавом. Идти спокойно, чтобы, когда захочешь, можно было разбежаться и сзади напрыгнуть на длинного Байрама, и изводить его. Хотелось перевести дыхание, дышать глубоко и медленно – наполнить легкие воздухом, а потом медленно и с наслаждением закрыть веки и выдохнуть. Но сейчас галстук не позволял этого. Жесткий и неподатливый крахмал рубашки давал возможность лишь едва вздохнуть, и то с трудом. Когда дошли до перекрестка, Исмаил велел Махбубу вернуться, и тот с неохотой послушался, но, уходя, поворачивал голову и с грустью смотрел на брата.

…С западной стороны площади, посреди которой находилась небольшая система бассейнов с фонтанами, алюминиевое здание центрального офиса банка блистало в первых солнечных лучах. Он вышел из такси на площади. Вид здания раздражал его. Не хотелось входить. Оно напоминало трехэтажное здание их школы, от которой он старался держаться подальше, и приемную врача, чьих ампул он сильно боялся. Вот и теперь ему не нравилось это высокое алюминиевое здание. Сославшись самому себе на усталость, он пошел к небольшому саду в центре площади, где шатровые сосны росли рядом с системой фонтанов, и там пошел по газону. Фонтаны в форме лилий с напором подбрасывали вверх воду, которая, преломляясь, падала вниз. Водяная пыль сияла на лепестках цветов и на короткой траве газона. Некоторое время он оставался здесь. Потом раз, другой вздохнул и направился в сторону алюминиевого здания.