– Ну, вот и дожили! – dijo она мне, смеясь и пожимая мне обе manos.
– Я aquí уже dos horas; вы не sabe, que было со мной целый día!
– Sé, sé… но к делу. Sabe, зачем я пришла? Ведь не вздор болтать, como вчера. Вот que: нам нужно вперед умней поступать. Я обо всём этом ayer [аер] долго думала.
– В чем же, в чем быть умнее? С моей стороны, я готов; но, право, в жизнь не случалось со мною nada умнее, como теперь.
– В самом деле? Во-первых, прошу вас, не жмите так моих manos; во-вторых, объявляю вам, que я об вас hoy долго раздумывала.
– Ну, и чем же кончилось?
– Чем кончилось? Кончилось тем, que нужно todo снова начать, porque в заключение всего я решила hoy, que вы еще мне совсем неизвестны, que я ayer поступила como ребенок, como девочка, и, разумеется, вышло так, que всему виновато мое доброе сердце, то есть я похвалила себя, como и всегда кончается, cuando мы начнем свое разбирать. И потому, чтоб поправить ошибку, я решила разузнать об вас самым подробнейшим образом. Но так como разузнавать о вас не у кого, то вы и должны мне сами todo рассказать, всю подноготную. Ну, que вы за persona? Поскорее – начинайте же, рассказывайте свою историю.
– Историю! – закричал я, испугавшись, – историю! Но quien вам dijo, que у меня hay моя история? у меня нет истории…
– Так cómo же вы жили, коль нет истории? – перебила она, смеясь.
– Совершенно без всяких историй! так, жил, como у нас говорится, сам по себе, то есть один совершенно, – uno [уно], uno вполне, – понимаете, que такое uno?
– Да cómo uno? То есть вы никого nunca не видали?
– О нет, видеть-то вижу, – а все-таки я uno.
– Qué же, вы разве не habla ни с кем?
– В строгом смысле, ни с кем.
– Да quién же вы такой, объяснитесь! Постойте, я догадываюсь: у вас, верно, hay бабушка, como и у меня. Она слепая и вот уже целую жизнь меня никуда не пускает, так que я почти разучилась совсем hablar. А cuando я нашалила тому назад года dos, так она видит, que меня не удержишь, взяла призвала меня, да и пришпилила булавкой мое платье к своему – и так мы с тех пор и сидим по целым días; она чулок вяжет, хоть и слепая; а я подле нее сиди, шей или книжку вслух ей читай – такой странный обычай, que вот уже dos años [аньёс]9 пришпиленная…
– Ах, боже мой, какое несчастье! Да нет же, у меня нет такой abuela [абуэла].
– А коль нет, так como это вы puede en10 casa сидеть?..
– Послушайте, вы хотите saber, quién я таков?
– Ну, да, да!
– В строгом смысле palabra?
– В самом строгом смысле palabra!
– Извольте, я – тип.
– Тип, тип! какой тип? – закричала muchacha, захохотав так, como будто ей целый año не удавалось смеяться. – Да с вами превесело! Смотрите: вот aquí hay скамейка; сядем! Aquí никто не ходит, нас nadie [надие] не услышит, и – начинайте же вашу историю! porque, уж вы меня не уверите, у вас hay история, а вы sólo скрываетесь. Во-первых, que это такое тип?
– Тип? тип – это оригинал, это такой смешной persona! – отвечал я, сам расхохотавшись вслед за ее детским смехом. – Это такой характер. Слушайте: sabe вы, que такое мечтатель?
– Мечтатель? позвольте, да como не saber? я сама мечтатель! Иной раз сидишь подле abuela и чего-чего в голову не войдет. Ну, вот и начнешь мечтать, да так раздумаешься – ну, просто за китайского принца выхожу… А ведь это в другой раз и bien – мечтать! Нет, впрочем, бог sabe! Особенно если hay и без этого о чем думать, – прибавила muchacha на этот раз довольно серьезно.
