Самит поклонился и, пятясь, отошёл к двери и быстро шмыгнул в неё, подальше от разгневанного патрона. Эдвард снова остался одни. Сев за стол, он налил себе вина, отпил глоток, усмехнулся. Внезапно лицо его растянулось в злорадной улыбке. Да уже завтра толпы охотников за наградой будут прочёсывать каждый кустик в лесу, каждый дом, каждый сарай в городе или деревне, чтобы найти беглянок. То-то посмеётся он, когда вновь увидит этих бестолковых баб. Больше не будет им поблажек: никаких покоев, никаких мягких пуховых перин. Их ждёт тюремная камера, солома и жидкая похлёбка.
Эдвард залпом допил бокал, небрежно бросил его на стол, поднялся и вышел из трапезной.
Наступил вечер третьего дня с тех пор, как Николай и его спутники бежали с пленившей их галеры. Остались они практически без ничего, если не принимать во внимание нож и забитый под завязку золотыми дукатами кошелёк Стрижевского. Только благодаря такому богатству этим утром удалось купить в какой-то деревушке еды, плащи, здоровый топор и даже старый, но без единого пятнышка ржавчины, короткий меч.
Быстро темнело. Путешественники остановились на песчаном мысе у реки. Ни Николай, ни Иван Сергеевич её названия не знали, но оба считали, что это приток Альвары. Горел костёр, рядом с которым на жарких углях готовилась чудом добытая в лесных зарослях тетёрка.
Стрижевский подбил ей камнем крыло, и несчастная птица никак не могла взлететь и лишь металась между густо стоящих молодых елей. Наверно, целых полчаса все четверо гонялись за ней по колючим зарослям, прежде чем ужин попал к ним в руки. Зато теперь, блаженно жмурясь, Иван Сергеевич то и дело поворачивал сделанный из ивовой ветки вертел. Тетёрка скворчала, поджаривалась, и уже распространяла вокруг дразнящий аромат. Николай лежал рядом, заложив за голову руки, то и дело поглядывая на Стрижевского.
– Не смотри на меня голодными глазами, – проворчал тот. – Скоро сготовится наша птичка.
– Никогда не ела такую, – проговорила сидевшая напротив Таня.
– Не переживай. Ещё побудешь здесь с месяц – всякого перепробуешь.
Между тем пришёл и Александр. Решив прогуляться по берегу реки, он набрёл на небольшую заводь, в которой плескался здоровенный судак. Видимо, в погоне за какой-нибудь уклейкой, он вылетел следом за добычей на берег и попал в эту неглубокую, всего по щиколотку глубиной, лужу. Там его Саша и поймал.
– Ого! – воскликнул Стрижевский, заметив пришедшего. – Ты что, с ножом на сома в омут ходил? Только сухой почему?
– В реку я не прыгал, – засмеялся Саша. – Нашёл эту рыбину в луже на берегу.
– Да, везёт сегодня нам на ужин, – отозвался Николай. – По крайней мере, лучше немного переесть, чем недоесть.
Рыбину отдали потрошить Тане. Она умело очистила её и, когда поспела тетёрка, её сразу же сменил судак. Путешественники разделили птицу и принялись за неё, запивая купленным в деревне ягодным вином. Немногим позже, та же участь постигла и рыбину.
Сумерки сгущались, стало совсем темно. Всё вокруг утонуло в густом мраке. Лишь смутно можно было различить силуэты самых заметных деревьев. Остальные слились в единую тёмную массу. Сартаков подкинул в гаснущий костёр здоровую охапку сушняка. Огонь вспыхнул с новой силой, выхватив из темноты лица путешественников. Николай и Иван сидели друг напротив друга, каждый думал о чём-то своём. Саша сидел справа от отца, на его коленях покоилась голова Тани. Девушка уже спала, разомлев после сытного ужина.
