Исповедь игромана - страница 28

Я следовал своим словам и не подгонял ее с ответом. Его важность снижалась для меня тем больше, чем дольше откладывалось свидание, чем глубже становилось мое самокопание. В перерывах вылезая наружу, я писал стихи, при подробном рассмотрении оборачивавшимися виршами. Поэзия начала откликаться во мне только в последних классах – для меня в восьмом и девятом – школы. В тот же период мой образ мыслей заметно пропитался высокопарностью. Любовная лирика в отсутствии эротических журналов, порнокассет и доступа к интернету сподвигала меня предаваться фантазиям о красоте, нежности, обаянии противоположного пола, о его возвышенности, глубине чувств, тонкости восприятия. Не вязался со всем этим великолепием один донельзя знакомый женский образ – образ матери. Но мечтание было до того сладостным процессом, что как-то сам собой образ вытеснился из сознания, и я в блаженной некомпетентности дальше летал в облаках, выписывая чудовищные зигзаги.

При первом близком общении с прекрасным полом я ожидаемо оказался во власти его очарования, сдобренного моим поэтичным представлением. От переизбытка чувств хотелось совершенствоваться, творить, улыбаться всем и вся, насвистывать, нащелкивать, напевать что-нибудь жизнеутверждающее.

Месяц-другой переизбыток нормализировался. Вместе с былым настроением возвращалась скупость на улыбки, напевы, на трату энергии. Мечталось не так охотно, не столь ярко – напирала действительность, приближалась земля. Полет продолжался, но теперь взгляд перманентно цеплялся за грубое взаимодействие со штурвалом, нарушение техники безопасности, игнорирование приборного оборудования, за полное несоблюдение курса.

Через свидание-другое в небесном создании, столь воспеваемым в прошлых веках лириками, проступили вполне человеческие черты. Оказалось, оно не обитало в воздушном пространстве, не испускало света, и все его желания, потребности, эмоции, характер, поведение, речь были человеческими. Оно рассуждало практически, чтобы не сказать – поверхностно, банально. Оно по-человечески зевало, скучало, надувалось, отворачивалось, когда разговор заходил о высоких материях. Небесное создание занимала обывательская земная жизнь.

И вот он я, юный, неудавшийся, но сумевший катапультироваться летчик, заново привыкал стоять на земле. Разбросанные обломки разрушенного воздушного судна ворошили свежие воспоминания о тех славных деньках, где мне открывались чистота, безграничность, тихое, скромное величие голубой вышины. Неужели он больше не повторится, тот головокружительный полет?

Годик-другой спустя в моем послужном списке кратно увеличилось количество летных часов. Я стал аккуратным, внимательным пилотом. Мой новый летательный аппарат не обладал той высокой маневренностью, не поднимался на те большие высоты, зато отличался надежностью, имел функцию автопилота, простое, удобное управление. Случалось совершать на нем экстренные посадки. Оба раза успешно. В целом полеты проходили нормально.

25 апреля, в понедельник, около четырех часов дня Алина своим звонком застала меня в режиме автопилота. На самом деле, в нем она застала бы меня и в предыдущие дни. Вслед за мной она тоже перестала заходить в игру, и, покуда отсрочивалось неизбежное, мы ограничивались перепиской в мессенджере.

– Привет, Валер! Христос Воскресе! – звонким голосом провозглашалось в трубке.

– Воистину Воскресе, – спокойно сказал я.