Исповедь игромана - страница 31

Задушевные беседы уникальны, памятны, но и им не избежать усталости человека, его стремления к тишине, покою или, например, к познанию другого через соприкосновение тел. Мы замолчали. Через мгновение для нас должна была наступить та длинная ночь, когда возлюбленные всецело отдаются друг другу раз за разом, будучи не в силах насытиться, так, как будто бы утром их поджидает конец всего сущего.

В каком-то смысле он с нами случился: прорываясь сквозь шум поездов, вновь послышался ее озабоченный голос. Он послужил проводником в светлый, уютный приют грез – и он же возвратил меня в прохладную полутьму станции:

– Валер… Валер… Ты что-то слишком ушел в себя. Что с тобой? – Моя муза слегка трясла мое плечо.

– Все нормально… или совсем наоборот… – невнятно ответил я. Поморгав глазами, я повернулся к ней и спросил: – Мы сколько тут сидим?

– Да минут десять, – Алина так же пытливо заглядывала в мои глаза, только теперь по иной причине. – Я поначалу решила не тревожить тебя. Что случилось-то?

– Да много чего… – шумно вздохнул я, проведя рукой по лицу. – Поварское дело вспоминал, стихи.

– Какие? свои? те, что на форуме нашего клана выкладывал?

– Нет, то, что написал я, стихами назвать нельзя – неумелые потуги, да и только. Я вспоминал стихотворение Пушкина «Признание», потому что там упоминается твое имя. Ты читала его?

– Вроде нет.

– Послушаешь пару четверостиший из него?

– Хорошо, – сказала она, обняв и прижав к себе сумку.

Пока на обоих железнодорожных путях пустовало, я вполголоса декламировал:

– Алина! сжальтесь надо мною.

Не смею требовать любви.

Быть может, за грехи мои,

Мой ангел, я любви не стою!

Но притворитесь! Этот взгляд

Все может выразить так чудно!

Ах, обмануть меня не трудно!..

Я сам обманываться рад!

Немного помолчав, моя единственная слушательница безутешно спросила:

– Валер, ну почему мы не встретились раньше, а? Где ты был пять, шесть лет назад, когда я тоже была… свободная?

– Как и сейчас – в Москве, – ответил я, пристроив локти на колени и понурив голову.

– Пойми меня, прошу, – она положила руку на мою спину, – я прошла точку невозврата. Мы не можем быть вместе – всё против нас.

– Алин, мы даже толком не попытались, – произнес я, ища что-то вроде надежды в ее лице.

– Нам будет от этого гораздо больнее, – парировала она. – Поверишь ли, я уже сама боюсь своей любви и ненавижу себя за это… Так не должно быть! любовь должна являться источником вдохновения, а не страданий!

– Не должно быть, Алин, не должно. Но мы не в идеальном мире – мы живем там, где изо дня в день надо выбирать, где легко сделать ошибку, где любовь без самопожертвований, не обязательно больших, обречена на угасание. Они могут причинять нам неудобства, страдания, и они же придают любви особую ценность. Это в сказках парочки, не прилагая усилий, живут долго и счастливо и помирают в один день. А куда, простите, делись ссоры, скандалы на бытовой почве, ревность, колкости, оскорбления из-за неудач на работе или плохого настроения? Ладно, где хотя бы мелкие обиды, простое человеческое недопонимание?

– Ну, Валер, детям не станут о таком рассказывать.

– Вот именно! – живо подхватил я. – Осознание всего этого приходит к нам с возрастом. А до тех пор мы живем с искаженными представлениями о любви. И чем дольше это продолжается, тем сильнее будет боль от столкновения с реальностью.

– Я все понимаю, Валер. Лучше, чем хотелось бы. Вот почему я не хочу снова терпеть эту боль. Притвориться… сделать вид, что у нас с тобой вот-вот все кардинально изменится, я не смогу. Это неправильно, это было бы подло по отношению к тебе. Давай мы как-нибудь постараемся больше не выходить за рамки простого общения, а? – умоляюще попросила она.