Исповедь «иностранного агента». Из СССР в Россию и обратно: путь длиной в пятьдесят лет - страница 23

Вот тут и появились золотые кредитные карточки начальника пароходства, персональные зеленые мерседесы и прочие атрибуты, так гармонично вписавшиеся в деятельность вчерашних честных и преданных партии совслужащих, а сегодня – уважаемых и активных деятелей независимой Украины…»

Анатолий Фока. Честь и слава нашего курса, как и Вадим Руденко, и Володя Шевяков, вошедшие в историю советского морского флота.

Простите меня, мореходы за то, что меня не было с вами. Но пусть услышит Саня Палыга, бросивший мне когда-то в кубрике:

– Что ты все других цитируешь? Ты свое придумай, тогда и выступай!

Я придумаю, Санёк. Дай срок. Я обязательно придумаю!

Под дудочку неотразимого политического соблазнителя Вадима Чурбанова, приславшего мне тот самый номер «Комсомольской правды», я отказался от судьбы морского бродяги и начал все заново. В трудовой книжке появится запись: «Отозван в распоряжение ЦК ВЛКСМ».

Москва! Живу в гостинице «Юность», работаю в ЦК рядом с двумя Чурбановами (Вадимом и Юрием, будущим мужем Галины Брежневой) над культурным десантом на ударную комсомольскую стройку в Каратау, Южный Казахстан. В ушах звучит та давняя, манившая мелодия: «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги…» Вот и заманила. Какие голубые города будущего без библиотек, кинотеатров, музыкальных школ, спортзалов, плавательных бассейнов, молодежных клубов, театров и театральных студий, без художественной самодеятельности? Там твое место, парень. Если не трус. Кто трус? Я? Да я… Да голубые ж города…

Вадим качал головой, подначивал:

– Проверь себя, какой ты моряк дальнего плавания.

Вот и рабочий поселок Чулактау, недавно переименованный в город Каратау. Здесь с 1946 года согласно Генплану строился и недостроился комбинат химических удобрений. Теперь это «жемчужина сельского хозяйства». Так назвал сам Хрущев фосфоритоносный бассейн в Джамбульской области. И возобновилось строительство и шахт и горнообогатительного комбината, понадобились срочно рабочие руки. И стройка торжественно была объявлена всесоюзной комсомольской. Население поселка сразу выросло до шести тысяч.

Каратау с воздуха открывается сначала красной от мака степью, потом небольшим озером и, наконец, несколькими выжженными солнцем улицами, застроенными казенными пятиэтажками. Ни единого деревца. В центре городской площади – каменная коробка. Это клуб «Горняк», культурный центр поселка. Ну, что ж, здравствуй, сияющее будущее в одном отдельно взятом месте среди глухой казахской степи. Каратау, mon amoir! Так обращался я к красным макам до горизонта. А что конкретно делать, еще не знал.

У Горкома партии. Только что прибыл в долгосрочную командировку

Пока звал за собой из Одессы поэтов, художников, друзей.

– Мы, ребята, культуртрегеры, будем сеять прекрасное, доброе, вечное. Без них зачем нам эти фосфориты?

Первым Леня Мак откликнулся, но просвистел мимо, на конезавод. Решил объезжать скакунов вместо того, чтобы радовать людей своей поэзией. Двое художников из круга тех самых, за которых я когда-то в одесском Горкоме схлопотал выговор, тоже откликнулись. Даже долетели до Москвы, получили командировки ЦК ВЛКСМ, но в последний момент слиняли с командировочными в неизвестном направлении. Вадим хотел объявить всесоюзный розыск, да я отговорил: что с них взять? Свободные художники…