Красивая дочь безрукого циркового артиста и моя одноклассница Бэлла Дадеш вдруг пришлет короткую телеграмму:
– Я твой солдат. Вылетаю. Встречай.
Обалдеть… Еще одна женщина, моя любимая учительница Ольга Андреевна, решится оставить Одессу ради мечты. Видно, верила тем, кого воспитала. Но для Ольги Андреевны не найдется здесь работы, а Бэлла, попрежнему грациозная и гордая, найдет свою судьбу в Алма-Ате, не сумев связать ее со мной, увлеченным чем угодно, только не семейным счастьем.
На знаменитую в 60-х годах комсомольскую стройку под песни Пахмутовой съезжалась тем временем молодежь со всех концов страны. Не было бы этих песен, думал я, не поехали бы в глухую казахскую степь из домашних гнезд десятки тысяч девчонок и мальчишек. Великая духоподъемная сила, эти песни. Целина, БАМ, Каратау – вот адреса, по которым устремлялись романтики 60-х. Жили в палатках и вагончиках, не в уюте же счастье! И не подозревали, что они все еще винтики большой машины, у которой давно уже нет двигателя…
В комнате рабочего общежития у меня кровать с продавленной железной сеткой, стол у окна с видом на степь, два стула и два шкафа. Шкафы пусты, так как вещей у меня нет. Они для книг, здесь будет библиотека. Еще есть тетрадь для записей и шариковая заграничная ручка. Я готов.
Горком комсомола кооптировал уполномоченного ЦК нештатным секретарем по идеологии. И стал я понемногу вникать в местную жизнь, знакомиться с людьми. Бродил по поселку, взбивал японскими пластмассовыми штиблетами мелкую пыль щербатых тротуаров, заглядывал в окна. И довольно скоро понял, что не только романтики собрались в этих местах. Приехал народ и за длинным рублем. Здесь все же зарплаты с коэффициентами, довольно большие. Молодые приезжали парами заработать на семью, на будущее где-нибудь в теплых краях. Дай им работу, нормальные условия жизни, тронь какие-то душевные струны, и останутся жить здесь навеки. И ничем их от моих романтиков не отличишь.
Но была и третья категория, с которой пришлось столкнуться лицом к лицу, когда в Каратау пришел поезд с 240 добровольцами из Ленинграда. Горком встречал их цветами и оркестром. А оказалось, что прислали нам тунеядцев, высланных из города на Неве решением суда. Питер, ты что, охренел? Это же комсомольская стройка, а не лагерь! Хотел послать им туда пару теплых слов, но посмотрел в испуганные глаза прибывших и передумал. Потом поговорим, когда освоятся.
Перво-наперво они должны понять, что здесь все же не Магадан, здесь нет бараков с колючей проволокой, нет вертухаев с овчарками. Хотя не бог весть и какой комфорт. Общежития в пятиэтажках с горячей водой. Свет есть, даже туалет есть в коридоре. Кухня есть, общая, тоже в коридоре. Главное городское развлечение – фильм по субботам в клубе «Горняк». И танцы по воскресеньям там же, для чего убираются стулья. И водка в субботу, воскресенье и все остальные дни. Один книжный киоск, один детский сад и одна школа. Чего еще надо? Но так думала местная власть, не я. Жить-то все равно надо по-человечески, особенно в городе будущего, как обещали.
Позже, воюя с дирекцией комбината, с горкомом партии за нормальный быт и городскую культуру, я понял, что в своем раже выполнить задание партии и перевыполнить его они воспринимали нас именно так – как дурачков, готовых добровольно заменить собой заключенных, строивших в местах отдаленных и Комсомольск и Беломорканал и многое чего еще. Во всяком случае ни в какой энтузиазм эти взрослые дяди, прошедшие войну, не верили и человеческие условия для жизни создавать не собирались. Да и не умели, как я понял. Они служили партии.
