Я еще долго буду озираться вокруг себя, как бы запоминая дорогу своей второй жизни. Москва, ВГИК, Наташа – это впечатления посильней заграничных. Там, в тех рейсах, по чужим городам мы как по музеям ходили. Но всегда возвращались домой. А сейчас здесь, в Москве, стало быть, мой дом? Трудно привыкнуть. Так и не привык.
Тридцать лет выпало жить в доме, куда запросто входила великая, спокойно несущая свою славу первой певицы мира Мария Калас, где сыпал анекдотами легендарный Мстислав Ростропович с надменной Галиной Вишневской, где сидела рядом Лина Ивановна, худенькая подвижная, многострадальная вдова композитора Прокофьева, мать его двоих детей. В этом доме она как член семьи. Когда Лина Ивановна вернулась из заключения, ТНХ выхлопотал ей пенсию и квартиру из фондов Союза композиторов. Прокофьев был его кумиром, и лично заботиться о Лине Ивановне он считал своим долгом. Меня она поразила тем, что однажды, поставив рядом два стула спинками друг к другу, оперлась на них прямыми руками и подняла стройные ножки в прямой угол:
– А ты так сможешь, молодой человек?
Ей 70 и лагеря за спиной, мне едва тридцать и я гимнаст. Ей мой угол нравится. Ей вообще нравятся молодые люди. И это помогает мне освоиться.
Одним из первых, проявивших внимание к залетной птице, был автор песни «Пусть всегда будет солнце» Аркадий Ильич Островский. О таких говорят, душевный человек. Он, когда-то начинавший в оркестре Утесова, на всю жизнь остался, что называется, своим в доску. Чувствуя мое смущение, он подбадривал:
– Чего ты робеешь? Мы же не министры какие-то! Мы лабухи, нормальные люди. Не дрефь, моряк, все будет хорошо!
В день свадьбы мы случайно встретились в Елисеевском гастрономе на Горького. Аркадий Ильич подошел, подсказал, какую ТНХ любит ветчину и приобнял, как бы благословляя на новую жизнь.
Он ушел первым. Через несколько быстрых лет скончается Аркадий Ильич в сочинской больнице. Он войдет в море веселым и беззаботным, в воде случился приступ язвы с обильным кровотечением, и врачи уже не смогут его спасти. Остался его приемный сын, наш друг и большой ученый Миша Островский со своей Раей.
Еще один добрый человек – Леонид Борисович Коган. Маленький, слегка сутулый, при улыбке зубы впереди губ, улыбается первым. Глаза смеются, ласковые. Со скрипкой, женой и двумя прелестными детьми Ниной и Павликом никогда не расстается, они приходят все вместе. В черном потертом футляре скрипка. Гварнери, однако. Тихон отстраненно слушал его восторженные рассказы про то, как классно самому за рулем катить через всю Европу в Рим на три дня ради одного концерта.
Да, его выпускали. И в Рим, и в Париж, и в Бостон, Чикаго, Мадрид, Токио. Гражданин мира. Он видел мир, как свой дом и очень дорожил этой привилегией. Но по-детски всю жизнь боялся, что его кто-то как-то почему-то может лишить этого счастья. Великий скрипач, он признавался, как волнуется перед каждым концертом, играя и старые, и только что выученные произведения.
Мы любили встречать Новый Год у них в Архангельском. Снег хрустит под шинами, въезжаем во двор дачи часам к одиннадцати. Длинный, от стены до стены стол, густо уставленный салатами, ветчиной, икрой, прочими вкусностями. И обязательный сюрприз – новогодняя страшилка из уст друга семьи замминистра юстиции СССР Николая Александровича Осетрова. Юрист умел рассказать неизвестные истории о страшных преступлениях так, что жевать за столом переставали. Например, как один из братьев Запашных, знаменитых дрессировщиков советского цирка, зарезал свою красавицу жену, долго членил ее на части, сложил их в чемоданы, спрятал под кровать и, рыдая, позвонил в милицию…
