Исповедь «иностранного агента». Из СССР в Россию и обратно: путь длиной в пятьдесят лет - страница 5




От меня слева Федотов, справа Воскобойников, Кинолик, Лысенко, Моисеев… Сборная Одессы по спортивной гимнастике 1956 года


После тренировки – два стакана томатного сока и рондат-фляк-сальто прямо по брусчатке Пушкинской на оторопевшего милиционера. Не ходили по земле, летали. Саша Лапшин, Зорик Кинолик, Фред Воскобойников – сборная Одессы по спортивной гимнастике из Воронцовского переулка – крепкие ребята. С ними мы еще увидимся, в Москве, в Одессе, в Америке. Через много лет.

Девчонки из 8 «б» заглядывали в окна спортзала, шептались, хихикали. И хотя уже сплетались под партой руки, и глаза неотступно следовали за ножками Аси Андриешиной, и не знаю, чем бы это кончилось, если бы не Она.

Той первой любви, платонической и поэтической, обязан своим благоговейным отношением к женщине. Ее присутствие в желанном будущем, правда, было еще туманным. Как и само будущее…


Ей мои первые чувства и неуклюжие стихи – Ларе Заякиной. А за Дюком, непосредственно за первым углом справа – наша ДСШ-1, моя и ее колыбель спорта.


Мальчишки были хозяевами Черного моря, одесских пляжей и улиц. В Оперный мы залезали на балконы второго этажа по фонарным столбам, на Привозе весело переругивались с торговцами, таская на пробу большие куски чего угодно, и презирали курортников, устилавших жирными белыми телами наши пляжи. Гимнасты и акробаты, мы расчищали площадку на песке Ланжерона и на глазах публики вытворяли такие трюки, что нынешние мускулистые мулаты на Променаде Санта Моники кажутся мне салагами. Пока курортники, раскрыв рты, глазели на сальто и стойки, карманники тихо делали свое дело, слегка проходясь ловкими пальцами по сложенной в кучки одежде. Одесса мама…

Да, я любил свою Одессу. Мила Фарбер подкармливала вечно голодного, бутербродами с колбасой, которые готовила ее мама. Олечка Александрович приносила больному куриный бульон в кастрюльке. Я любил их всех, они любили меня. Это и было счастье.

Но уже чувствовал, что в Одессе не останусь. Мир огромен, будущее дразнит, выманивает. Где-то в Москве журфак, МГИМО, Институт философии. Родители стояли насмерть:

– Какая философия, прости господи? Сначала получи профессию! Ты что, в тюрьму захотел? Вон, соседа забрали на пять лет за анекдот…

Не понимал их страхов. Тренировки, книги, походы в катакомбы, сбор металлолома, стишки в стенгазету, шефство над двоечниками. За что, спрашивается? Где-то там, над нашими головами верстались пятилетние планы, снижались цены, осваивался Космос. Туда рвалась душа, а не в какую-то тюрьму, мама! Но журавль в небе, а синица… в ОВИМУ. Поступил я в Высшую Мореходку. Да, я изменил себе. Измены жизнь не прощает. Сказал бы кто раньше…

На консультациях по русскому языку перед вступительными паясничал у доски. Преподаватель устроил тест: вызывал абитуриентов и диктовал слова. До первой ошибки. Человек пять слетели после 2—3 слов. На мне процесс сбился. Список слов был исчерпан, а я все стоял у доски и пожимал плечами. У меня же абсолютный слух на грамотность. И все увидели: не тот человек на борту… Но отца знали и уважали члены приемной комиссии.

После поступления я ей открылся. Ночью, на борту белокрылого лайнера «Украина» – под свист ветра и шум разрезаемых сталью волн. «Жемчужина твоей девственности скрыта в перламутровой раковине моей души. Меня спрашивают, где живёшь ты, как будто не знают, что твой дом – в моем сердце». Говорил цитатами из Олдриджа, не зная, что в тот момент она уже сделала свой выбор. Со скромным Саней, однокурсником, механиком по холодильным установкам на судах загранплавания она проживет счастливые пятьдесят лет.