– Хорошо, но прежде чем я продолжу, позволь узнать ещё кое-что?
Жнец кивнул.
– Девушка… Эмма, она ведь сама прервала свою жизнь и по всем канонам…
– Я понял тебя. Не стоит продолжать. За то, что вынесла девушка при жизни, ей было даровано счастливое посмертие. Вотчина моя, поэтому… – ответил он и развёл руками, снова обнажая кости.
– Я понял…
– Может, продолжим? А то, не ровен час, и передумаю, – протянул собеседник палача, специально нагнетая обстановку.
– Нет-нет. Сейчас, дай подумать, – на минуту снова стало тихо. Жнец заинтересованно рассматривал своего собеседника. Казалось, что за это время тот постарел ещё больше, хотя такого не могло быть.
Карл же лихорадочно перебирал в памяти дела, но ни одного достойного не приходило на ум. Не мог же он ошибаться всегда и везде, были в его списке и отпетые негодяи, которых явно осудили справедливо.
– Точно! – воскликнул тот вслух, не сдержавшись. Имелись бы у жнеца брови, они явно поползли бы вверх от столь бурных эмоций. А так ему пришлось ждать продолжения. – Я вспомнил! Разбойники, это дело я точно провёл так, как полагается.
– Интересный выбор, ну что ж. Я весь внимание.
– Несколько лет наш город терзали нападениями. Началось всё с мелких набегов. Они нападали в основном на продуктовые обозы торговцев, что путешествовали без охраны.
Разорений было немного. Мы пытались их выследить, но оставалось совершенно непонятно, когда и где они ударят, да и скрывались те особо умело. Решили обойтись наймом охраны и на какое-то время это помогло.
Но вот потом… – палач вздрогнул, вспоминая произошедшее.
– Внимание их сместилось на путешествовавших господ. Сначала нападения происходили только по ночам. Слабо охраняемые кареты оказывались лёгкой добычей. Единичных сопровождающих они калечили, но не убивали. Снимали с господ дорогие украшения и деньги, ломали кареты, чтобы не дать им быстро сообщить о случившемся. Но, как ты понимаешь, людская жадность и жестокость не имеет границ, и вскоре этого стало им недостаточно.
От лёгких побоев разбойники перешли к пыткам, калечили людей. Стража, что усиливалась с каждым путешествующим, никак не смогла им помешать. Торговцы перестали ездить лесными дорогами ночью, но и эта предосторожность не помогла. В один момент негодяи начали убивать. Если поначалу имелись выжившие, то потом в лучшем случае люди лишались разума, оставаясь в живых. Но очень скоро и убийств им стало недостаточно. Они, словно развлекаясь, стали глумиться и жестоко издеваться над своими жертвами.
Всех, кого не убили сразу, терзали огнём, резали плоть, ломали конечности. Женщин и девушек… Ну ты сам понимаешь. Их единственных впоследствии и оставляли в живых, как в насмешку: жить с позором и бесчестьем.
Воинов просто рубили, а благородных мужей пытали. Я не понимаю, как эти крики никто не слышал. Некоторые тела были изуродованы до неузнаваемости, как перчатка, которую вывернули наизнанку. Вроде и понятно, что это, но то, что по природе должно было быть внутри, находилось снаружи. Закалённые работой констебли опустошали своё нутро в ближайших кустах при виде этого кошмара.
Позже жестокость нападавших возросла, хотя уже и так казалось, что хуже было некуда. Истерзанные тела подвешивали на деревья, а тех, кто не мог оказать серьёзного сопротивления, заставляли смотреть на муки несчастных. Казалось, что в этих монстрах не осталось ничего человеческого. Зверь и то во сто крат более гуманный, – Карл выдохнул, превозмогая дурноту.
