Вот, значит, какую «сказочку» он всем рассказал. И как идеально в нее вписалась моя беременность. Просто лучше не придумать, и не подкопаться. Но почему-то мне кажется, что у истории есть продолжение. Потому что… Потому что там был Руслан. И потому что теперь Юра похож на жертву бандитского налета. Интересно, что он рассказал о потерянных зубах?
Господи, Руслан.
Я стону, роняю голову на подушку, потому что виски сдавливает неимоверно адская боль, и потому что именно сейчас думать и анализировать слишком трудно. Как будто все, что есть внутри меня, бросают в огромный блендер и перемешивают до состояния кашицы без комочков, а теперь тонкой струйкой через кондитерский мешок вталкивают обратно. Мне не за что ухватиться внутри себя, ведь во мне не осталось ничего целого, даже маленького хряща в мизинце. Пытаюсь поднять руку – и не могу. И что-то давит на грудь невидимым столпом, как тупая шпилька весом в тонну.
У меня уже было что-то похожее, когда вдруг осознала, что не могу спать. Тогда мне казалось, что если бы я узнала о смертельном диагнозе, шансов прожить до старости и не свихнуться и то было бы больше. Моя психотерапевт сказала, то это называется «паническая атака», и побороть ее можно только, научившись контролировать собственный страх, перестав бояться того, что делает меня слабой.
Это всегда помогало. Но сейчас я намеренно не хочу отгораживаться от того, что превращает мои нервы в разлаженные струны. Не хочу отгораживаться от страха за Руслана. Возможно, пусть это миллион раз глупо, но мне удастся сделать этот страх не врагом, а союзником.
То, что нас не убивает, делает нас сильнее.
Пока не знаю, какой у Юры план, я должна ему подыгрывать. Не стоит ходить с удавкой вокруг дикой собаки, потому что она все равно укусит в ответ. Но если спрятать удавку за спину и предложить сахарную кость – псина будет думать, что слишком страшна, и никто не рискнет посягнуть на ее свободу.
— Не может быть и речи о том, чтобы Эвелина сразу вернулась домой, - к счастью, угадывает мои мысли мама. Свекровь хмурится, пытается доказать, что с «ее Юрочкой» я буду окружена любовь и заботой, но она до сих пор плохо знает мою мать, чтобы иметь представление о ее упрямстве. Проще уговорить «лежачего полицейского» подвинуться, чем Анастасию Розанову передумать.
А еще мне кажется, что мама что-то подозревает, потому что в ее глазах, обычно ласковых и добродушных, сейчас слишком много холода.
Только понимание того, что упрямство ничего не решит, а угрожать Розановой - вообще дурацкая идея, не дает Юре переиграть все в свою пользу. Мне же остается настойчиво претворяться бедной больной девочкой, которая просто обязана побыть под крылом у родителей для восстановления душевного состояния.
— Ты же не уйдешь? – Я выразительно заглядываю в глаза матери, когда она начинает рыться в сумочке в поисках ключей от машины. Надеюсь, она поймет мою молчаливую просьбу не оставлять меня с этими людьми даже на минуту.
— Конечно, солнышко. – Она чмокает меня в лоб, и я не могу не почувствовать, как ее ладонь слишком выразительно сжимает мои пальцы.
Когда через два часа за нами приезжает водитель, и мама помогает мне сесть на заднее сиденье, я шепчу ей, чтобы отказалась от помощи Юры любой ценой. Но она делает еще лучше: просто захлопывает дверцу перед самым его носом, и вышколенный водитель резко стартует после ее хлесткого: «Поехали!»
