– Кому она раздавала газеты? И как?
– Я не знаю, – сказал Мухин. – Я с ней не ходил.
– Ну, Сотников же объяснял что-то? Как надо лучше распространить? Как не попасться полиции?
– Он только давал листовки и говорил: будь осторожен.
– Кто еще, кроме Кореневой, работал с вами?
– Да… никого не было… – нерешительно произнес Мухин и нервно задергал рукой. Тиму сразу стало ясно, что теперь юноша снова говорит неправду. – Я и Стеша – всё…
Ухмыльнувшись углом рта, Тим покачал головой.
– Ви думайете, што Сотникоф и Корйенйева не говориль?.. – произнес он. – Не говориль, што ви биль на их в-стреча на другой преступник? Друг, переведите ему, что его друзья рассказали, что он тоже присутствовал при их контактах с другими участниками их группы, – сказал Тим переводчику. Тот перевел Мухину. Мальчик сник, затем сказал:
– Я же не разговаривал с ними сам. Ну, были какие-то еще люди у Васи, но я не знаю, что они там делали… что говорили… не знаю…
– А кто вам говориль ходи́т до мат ваша подруга Корйенйева? – спросил Тим. – У ринок?
– Что?.. – переспросил Мухин. – Да говорю же вам: случайно я ее встретил, вот и подошел спросить, что со Стешей! Феню же тоже арестовывали!..
– А зачем ви ходи́т потом дом Сотникоф?
– Ну, сказать ему, что Стеша в тюрьме…
– Он не зналь это?
– Знал… но… но… – Мухин шумно сглотнул, преодолевая нервный спазм в горле. – Феню ведь отпустили… я и сказал, что Стеша еще в тюрьме…
Тим уже сделал определенные выводы: и Коренева, и Сотников, и, естественно, Мухин были рядовыми членами подпольной организации. И на свободе еще оставались их подельники, в том числе, вероятно, и их руководитель. Мухин дал показания на уже практически изобличенных Кореневу и Сотникова, но пытался спасти тех, кто еще не попался полиции.
– Сечас, – сказал Тим, в упор глядя на подследственного. – эта комната будет Сотникоф. Он будет говорит, знат ви или не знат о людех, котори бит его Quartier. Ви не правда говориль, што спрашиват мат у Корйенйева только один Information о Arrest йево доч. Ви не говорит правда о это дéлё. По это ми делат Arrest мат у Корйенйева и делат йей допрос. Йесли она не говорит тоше, длйа чего ви ходи́т до нэйо в ринок, наш Kommandantur дайот приказ стрелйат йево… йейо после ваш растрель!
– Что, вы и Феню расстреляете?! – произнес ошеломленно юноша. Тим молча кивнул и сделал вид, что перечитывает его записанные на бумагу показания.
– Но она совсем ничего не делала! Я вам истину говорю!..
– Йесли она не делат, но она зналь, што ви делат вред длйа немци! – ответил Тим. – И мольчаль… Она не хотель говорит нам о йейо доч… gut! Aber ваш дéлё она не говориль тоше. Она вас, – Тим ткнул в сторону Мухина ручкой. – тоше скриват. И ваш друг Сотникоф. Она мольчаль о вас оба. И она преступник тоше.
Подросток молчал, не зная, как ему поступить дальше. Тим же придвинул протокол допроса к Репьеву и сказал по-немецки:
– Дайте ему письменно указать, что текст протокола составлен верно. И пусть подпишет.
Переводчик, чуть подавшись вперед, положил лист бумаги перед подследственным и развернул соответствующим краем, после чего стал объяснять Мухину, что тот должен делать. Юноша, будто впавший в ступор, механическим движением взял из рук Тима ручку, дрожащим почерком вывел под немецким протоколом под диктовку Репьева русские слова и поставил нечеткую – от того, что чернил на пере осталось мало, роспись.
