– Кто составлял текст листовок? – спросил Тим. Репьев перевел.
– Не знаю… – ответил Мухин. – Правда, не знаю! Они дома у Васи всегда лежали… ну, когда мы приходили, он нам их давал… – юноша осекся и замолчал, видимо, решив, что сказал лишнее.
– Ми понимайем, што Сотникоф даваль вам листовка, – ободрительно кивнув, сказал Тим, держа смоченную в чернилах ручку над бумагой. – Ми йешо ранше это понимат. И Корйенйева это говорит. Продольшайте, Junge.
Мухин молчал.
– Где Сотникоф браль листовка? – спросил Тим.
– Не знаю… – вяло ответил Мухин, слабо пожав плечами.
– Што йешо ви делаль против немйецки власт? – спросил Тим. – Листовка – йешо што?
________________________
*Ну же, мальчик! (нем.)
Мухин опять промолчал.
– Газети? – спросил Тим. Мухин покачал головой.
– Газеты Стеша разносила, я только листовки, – ответил он. – И иногда ходил, проверял, сколько полицаев… ну, там, куда Стеша ходила с газетами… чтобы она не попалась…
– Что он говорит? – спросил Тим, посмотрев на Репьева.
– Он говорит, что газеты разносила Стеша… – сказал переводчик.
– Понятно: Коренева, – сказал, кивнув, Тим.
– А он, – сказал Репьев. – только распространял листовки и иногда ходил по тем местам, где она разносила газеты, чтобы проверить, сколько там полицейских. Чтобы ее не арестовали.
– Понятно, – снова кивнул Тим, отвернувшись от переводчика и опустив глаза на свежезаписанный текст показаний на бумаге. – Спросите его, где он распространял листовки.
Выслушав перевод Репьева, Мухин ответил:
– Ну, у больницы было… у ипподрома… еще на Суворовской…
– Когда? – спросил Тим.
– Не помню, – Мухин неуверенно пожал плечами. – Как-то неделю, наверное, назад… еще раньше в разное время… не помню всего…
– Когда он начал заниматься распространением листовок? – спросил Тим переводчика, одновременно записывая только что прозвучавший ответ Мухина в протокол уже на немецком языке. Репьев задал очередной вопрос по-русски Мухину.
– Не помню… – снова сказал юноша. – Летом… или весной…
– Плёхóй памйат здес делат большой вред, Junge! – предупредил Тим, чуть сдвинув брови. И снова обратился к переводчику:
– Спросите его, как именно он распространял листовки. Расклеивал? Подбрасывал в почтовые ящики?
Когда Репьев перевел вопрос Тима Мухину, подросток кивнул и ответил:
– Бросал в ящики… один раз в телегу бросил…
– Што ви йешо делат против немйецки власт? – спросил Тим подследственного, записав предыдущие показания.
– Ничего, – ответил Мухин. – Больше я ничего не делал.
– Спросите его, как он начал этим заниматься, – обратился Тим к Репьеву. – Как решил бороться против немецкой власти, как пришел в группу к Сотникову, кто его позвал, откуда он узнал, что его приятели занимаются вредительством против нас.
Выслушав переводчика, Мухин ответил:
– Мы все боролись против немцев… как могли… когда началась война. Мы же комсомольцы. Вася мой старый друг, когда немцы пришли сюда, он… мы решили, что надо дальше бороться. И мы стали к нему ходить, он давал нам листовки – и мы их разносили по ящикам всяким…
Выслушав перевод, Тим спросил:
– «Мы» – это кто? Кто еще разносил листовки, кроме него?
Репьев перевел подследственному. Юноша ответил:
– Я и Стеша.
– Так Коренева тоже распространяла листовки? – спросил Тим. Репьев перевел.
– Нет, – Мухин на этот раз сильно поматал головой, вероятно, не желая слишком компрометировать свою подельницу. – Стеша только газеты разносила, а я – листовки.
